На белой, отягченной горечью бумаге
проглядывают только синие полоски слов,
но белый свет, целующий овраги
синеющие на бумаге,
настойчиво твердит нам про любовь.
Я ведал бы о бабушкиной свадьбе,
когда бы сам ее и написал,
когда б за одиноких рад был
двух вдруг сошедшихся без свадьбы,
вступивших в жизнь как на вокзал.
Я все старался опереться на просторы
непознанной, но видной красоты.
Рассвирепевшая, она входила в поры
и – да, да, да! – кидала на просторы,
а на просторах тех цвели сады.
Но прежде, чем расцвесть садам, им надо было,
хотя бы взять и вот произрасти.
Пока же над оврагом облако проплыло,
как будто не было его, как будто было.
Будем считать, что это полпути.