А Тисаана? Тисаана знала, каково быть пешкой на игральной доске. Для таких, как мы, такие, как она, сводились к безликим множествам. Как будто она была одна из тысячи — средством, чтобы использовать как рычаг или приносить в жертву, а не живым человеком.

В груди у меня горе схватилось с гневом. Эту схватку я подавлял долгими неделями, она разгоралась во мне при каждом взгляде на Мофа, рвалась наружу.

— Я не знаю, как их примирить, — сказал я. — Добро со злом. То, что любил, с тем, что ненавижу. А я до хрена всего ненавижу теперь в том, чем мы были. Я тогда очень многого не замечал. И все-таки...

Мне пришлось оборвать себя, потому что не мог я, не сломавшись, выговорить этих слов: «Мне их очень, очень недостает».

Тисаана долго молчала, а потом заговорила еле слышно.

— Я так много знала людей, — сказала она, — готовых творить ужасы и отворачиваться от последствий. Я научилась жить в их мире и играть по их правилам, потому что не знала другого. А ты... ты не хочешь ничем поступаться. Ты не готов никем жертвовать. Ты требуешь лучшего. Когда я повстречала тебя... до тебя я таких, как ты, не знала.

Ее рука скользнула в мою.

— Ты однажды сказал мне, что мир был бы проще, будь все люди как один. Но нам в таком мире не жить. Твоя семья — часть тебя. Конечно же, ты будешь любить родных. Конечно, ты будешь по ним тосковать. И конечно... тебе хочется сделать мир лучше, чем делали они. Ты будешь строить поверх того, что они тебе дали. Ты будешь черпать из их силы и противостоять их ошибкам. Ты сделаешь мир лучше, потому что это твое дело. Ты мечтатель, Макс. И это я люблю в тебе.

Ее слова проникли глубоко, задели все, что я схоронил в себе: старые раны от гибели семьи и свежие — от последних страшных недель. Они задели все, что болело во мне в одинокие ночи, когда я гадал, стоит ли все это хоть чего-то.

А ей так легко было поверить. Как будто ее убежденность вдыхала жизнь во все, что я отбросил как недостижимое.

У меня все расплылось перед глазами.

Я сгреб ее, прижал к себе, зарылся лицом в ее волосы. При всем желании я не мог сказать ни слова. А мне хотелось свить из слов что-то такое прекрасное, чтобы уловить в нем вот это — ее умение будто бы примирить прошлое с будущим.

Спасибо ей — она не отстранилась, потому что у меня не было сил ее отпустить. И может, никогда не будет.

Я всегда жил одной ногой в прошлом, а Тисаана неудержимо рвалась в будущее. И только здесь, оказавшись вместе, налетев друг на друга, мы останавливались.

Прекрасная, милосердная остановка.