Перекинувшись через борт, Андрейка плюхнулся в лодку, окатил Виолу тинными брызгами, уселся напротив, вытянул свои длинные ноги, кривые, как у болотной выпи, и уставился на Виолу – на ее тонкий пробор, разделявший две русых волны, гладкие руки, увитые фенечками, ровно вычерченные брови, строгий овал лица сестрицы Аленушки, который так не вязался с кошачьим прищуром болезненно светлых глаз, где бледная радужка была как будто обведена черным карандашом, обозначая то ли круг обережный, то ли порочный круг.