То был поцелуй, какого не дарила мне ни одна женщина, – неистовый, горький, полный отчаяния, как предсмертный крик. Трепетная дрожь его тела передалась и мне. Я содрогался от этого чуждого, страшного, двойственного ощущения – желания ввериться ему всей душой и невольной боязни, даже инстинктивного отвращения при столь плотском соприкосновении с телом мужчины – странное смятение чувств владело мною, растянув эти сжатые секунды до тягостной, умопомрачительной бесконечности