Тогда ему светили девичьи очи, хрустальной капелицей звенел голос, Мадан жадно протягивал руки...
И видение в который раз развеивалось оттого, что сани дёргались или круто сворачивали... или останавливались, вот как теперь.
Рядом звучали голоса. Мадан проснулся окончательно, забеспокоился, приподнялся на локте. Упряжные собаки лениво рылись в снегу, впереди собрались каюрщики и охрана.
— Ишь, лапки из веток еловых, — неразборчиво донёс ветер.
— Совсем скудные.
— И волокуша жердяная. В очередь тащат.
— К востоку держат.
— Этот еле хромает. Вона падал.
— И тот мало не на плечах виснет.
— А не бросают...
Мадан был опытным путешественником. Он понял: его подначальные увидели след. Теперь гадали, кто бы мог здесь пройти. Мадан зевнул, недовольно откинулся в мякоть. Короткий и быстрый путь к Устью был берегом Кияна, но там шли поезда кощеев. Потомку красных бояр одним воздухом с ними дышать было зазорно. Подавно — ехать доро́гой, ими загаженной. Оттого держали путь горой: хлопотно, зато чисто. И вот этот след. А кто мог тянуться здешним безлюдьем прочь от Кияна? Разве что кощеи, повздорившие со своими?
Племяннику обрядоправителя не хотелось думать о вороватых подлых людишках. Закрыв глаза, он опять стал вспоминать красавицу Нерыжень, но уплыть в сладкую дрёму не удалось. По снегу проскрипели лапки Новка, опасного старшины.
— Сделай милость, твоё высокоимёнство, услышь словечко.
— Что ещё? — нехотя отозвался Мадан.
— Люди здесь прошли, боярин. Нужду терпят.
— И что нам?
— Недавно совсем прошли, след ясен. Догнать бы... выручить.
Мадан грозно спросил:
— А ты не забыл, что я с государевым поручением мчусь?
За куколем, меховой харей и повязкой Новки виднелись только глаза, да и те в снежном кружеве поди угадай.
— Государь Эрелис вырос на бедовниках, он приказал бы проверить.
В этом была великая скорбь Мадановых странствий. Когда от окоёма до окоёма колышется белое покрывало, в бездне меж красным боярином и ничтожным порядчиком как бы намечается дно. Это против естества, но чем тяжелей путь, тем сильнее опрощаются люди. В столичных подземельях Новко рта открыть не посмел бы. А здесь, поди ты, спорить дерзал.
— Кому, как не государю, чтить законы попу́тья, — величественно согласился Мадан. — А за государем — и холопам его. Ступай вдогон... Только недолго.
«Спасёшь — мне в заслугу пойдёт. Опоздаем встретить корабль, виноват будешь...»
Новко ушёл со следопытом и двумя порядчиками, взяв чьи-то опорожненные санки. Собаки зарылись в снег, свернулись клубками. Люди ску́чились вместе, обратив к ветру толстые неуязвимые спины. Мадан тщетно искал отбежавший сон.
Когда-то он выезжал в расписных саночках, годных лишь красоваться. И мечты с собой возил им под стать. Нарядные и никчёмные. Сослужить праведным великую службу! Принять малый венец! Посвататься если не к Эльбиз, так к Моэн или Моэл...
Тело ответило лёгким позывом малой нужды, но вылезать на мороз и ветер было слишком обидно.
...С тех пор он поумнел. Кому нужны страшные подвиги и слава, могущая оказаться посм
И видение в который раз развеивалось оттого, что сани дёргались или круто сворачивали... или останавливались, вот как теперь.
Рядом звучали голоса. Мадан проснулся окончательно, забеспокоился, приподнялся на локте. Упряжные собаки лениво рылись в снегу, впереди собрались каюрщики и охрана.
— Ишь, лапки из веток еловых, — неразборчиво донёс ветер.
— Совсем скудные.
— И волокуша жердяная. В очередь тащат.
— К востоку держат.
— Этот еле хромает. Вона падал.
— И тот мало не на плечах виснет.
— А не бросают...
Мадан был опытным путешественником. Он понял: его подначальные увидели след. Теперь гадали, кто бы мог здесь пройти. Мадан зевнул, недовольно откинулся в мякоть. Короткий и быстрый путь к Устью был берегом Кияна, но там шли поезда кощеев. Потомку красных бояр одним воздухом с ними дышать было зазорно. Подавно — ехать доро́гой, ими загаженной. Оттого держали путь горой: хлопотно, зато чисто. И вот этот след. А кто мог тянуться здешним безлюдьем прочь от Кияна? Разве что кощеи, повздорившие со своими?
Племяннику обрядоправителя не хотелось думать о вороватых подлых людишках. Закрыв глаза, он опять стал вспоминать красавицу Нерыжень, но уплыть в сладкую дрёму не удалось. По снегу проскрипели лапки Новка, опасного старшины.
— Сделай милость, твоё высокоимёнство, услышь словечко.
— Что ещё? — нехотя отозвался Мадан.
— Люди здесь прошли, боярин. Нужду терпят.
— И что нам?
— Недавно совсем прошли, след ясен. Догнать бы... выручить.
Мадан грозно спросил:
— А ты не забыл, что я с государевым поручением мчусь?
За куколем, меховой харей и повязкой Новки виднелись только глаза, да и те в снежном кружеве поди угадай.
— Государь Эрелис вырос на бедовниках, он приказал бы проверить.
В этом была великая скорбь Мадановых странствий. Когда от окоёма до окоёма колышется белое покрывало, в бездне меж красным боярином и ничтожным порядчиком как бы намечается дно. Это против естества, но чем тяжелей путь, тем сильнее опрощаются люди. В столичных подземельях Новко рта открыть не посмел бы. А здесь, поди ты, спорить дерзал.
— Кому, как не государю, чтить законы попу́тья, — величественно согласился Мадан. — А за государем — и холопам его. Ступай вдогон... Только недолго.
«Спасёшь — мне в заслугу пойдёт. Опоздаем встретить корабль, виноват будешь...»
Новко ушёл со следопытом и двумя порядчиками, взяв чьи-то опорожненные санки. Собаки зарылись в снег, свернулись клубками. Люди ску́чились вместе, обратив к ветру толстые неуязвимые спины. Мадан тщетно искал отбежавший сон.
Когда-то он выезжал в расписных саночках, годных лишь красоваться. И мечты с собой возил им под стать. Нарядные и никчёмные. Сослужить праведным великую службу! Принять малый венец! Посвататься если не к Эльбиз, так к Моэн или Моэл...
Тело ответило лёгким позывом малой нужды, но вылезать на мороз и ветер было слишком обидно.
...С тех пор он поумнел. Кому нужны страшные подвиги и слава, могущая оказаться посм
