Да, они с папой вечно шутили на эту тему, Соня вечно клялась пойти за него замуж, чтобы наконец избавиться от родительской опеки. Но эти слова никогда не говорились ею всерьез.
Бог весть чем они там в подвалах заняты теперь! Уже небось вовсю обнимаются и целуются в каком-нибудь темном углу, пока Гриша занят поисками.
Она резко встала, отряхнула юбку, перепачканную в пыли настолько, что даже отец, не видящий кругом ничего, кроме своих книг, с высоты стремянки указал ей на пятна. Белая сорочка с черными разводами на локтях, юбка спереди вся в круглых отметинах, подол порван. Иногда проходы в подвале были столь узки, что приходилось ползать на коленях, а кругом были острые камни и ржавые железяки.
С отчаянием захлопнув тетрадь, она отправилась в библиотеку предупредить Каплана, что идет на крокет-граунд к ребятам. Выслушав от отца наставления быть осторожной с крокетными молотками, она спустилась из кухни в помещение, где хранили дрова, открыла низкую деревянную дверь, такую серую и запыленную, что в темноте ее не разглядеть – сливалась с каменной кладкой. Это помещеньице за кухней уже принадлежало тюрьмам Кокенгаузена, а лестница – узкая, стены которой едва не касались ее плеч и ранее заставившие Арсения идти боком и скрючившись, – вела в зловещее подземелье.
Соня шла, чуть приподняв юбку, уже были слышны голоса, ребята собирались наверх, отдохнуть. Вот досада, она ведь только смогла к ним присоединиться.
Лестница вела в коридор, тот петлял направо, налево, шел прямо и приводил к окованной железом двери, которую установили, как сказал Данилов, еще шведы в те времена, когда замок принадлежал Густаву Второму Адольфу. В камере одна стена была осыпана и вела насквозь в другую камеру, а та, в свою очередь, не имела такой прочной двери, была просто проходной. В ней когда-то томился какой-то очень ценный узник, может, рыцарь, что отрубил голову первому меченосцу Винно Рорбаху, может, кто-то еще.
Соня не слушала Гришу, вчера самозабвенно вещавшего историю Тевтонского ордена, она смотрела, как Арсений поглядывает на Дашу. И это заставляло ее сердце терзаться так же сильно, как терзались сердца тех, кому зачитывался приговор, тех, кто должен был закончить свою жизнь в цепях. Она не ведала такой боли прежде, она даже близко не могла знать, что за страданиями Элизабет Беннет, Хитклифа, глядящего в окно залы, где танцует с кем-то в паре Китти, Дианы, прощающейся с Габриэлем, стоит такое тяжелое теснение в груди, что хотелось плакать навзрыд и топать ногами.
Первым к Соне подошел Гриша с забавно перепачканным лицом, он держал за ручку жестяной цилиндр с большим круглым стеклом, извергающим желтый свет.
– Как успехи?
– Плохо дело. Для пленника, который находился здесь более пяти лет, свидетельств его пребывания почти никаких. Нет даже объедков, нет даже следов того, что он справлял где-то нужду. Первые помещения до второй двери вычистили слуги.
– Что я и говорил. – С другой стороны подошел Арсений. Волосы взлохмачены, все в паутине, черный пиджак с закатанными по