Поэтическое поколение 1990-х годов было и удачливым, и неудачливым одновременно. И дело не во внешних обстоятельствах и не в общественном статусе поэзии. Важнее другое: никому еще за полвека не было с ранней юности так просто и в то же время так трудно писать. Техническое мастерство впитывалось как бы само собой в отроческом возрасте, но у глубоких людей все сильнее было ощущение, которое Георгий Иванов некогда определил словами «василеостровского немца, влюбленного в василеостровскую же панельную девочку»: «мозно, мозно, а нельзя». Поэзия нуждалась в оправдании; использование готовых и таких доступных форм казалось скучным и стыдным, их экстенсивное развитие — невозможным. «Стыд» — верное слово; поиск «нестыдной» формы существования поэзии — так определяет свой путь Игорь Булатовский.