Смерть — это вокзал, как их строили в начале ХХ века: с куполом, сплетенным из чугунных лилий. В лилии вставлены мутные стеклушки, еле впускающие солнце. На подкрышных балках сидят, распушась, голуби — как чайные бабы. В заóстренных окнах тускнут витрáжи, с гранитных плиток пола потерся узор.
Поездов нет, перроны пусты. Пассажиры сидят и лежат в главном зале на скамьях мореного дуба — кто спит (и ему снится вокзал), кто ест из кульков, поднося их близко к лицу, кто читает скомканную газету за прошлый век. Дети топают, но не визжат. Длинные собаки бродят между скамей, двигая поперек хода грудной клеткой. Короткие собаки дрожат на коленях у старушек в беретах. В кассу очередь, но билетов нет и никогда не было. Трансляция неразборчиво говорит на непонятных языках, иногда задыхаясь и пропадая.
Раз или два в вечность подают поезд из желтых, синих и зеленых вагонов с паровозом, выдувающим черный расширяющийся дым из черной расширяющейся трубы. Этот поезд забирает всех