Вследствие такого правила я отказалась от собственного рассудка и отдалась в руки Леона, не спросив у себя, долго ли способна я на такую роль, где личное мнение, личная свобода и даже самая личность моя должны были быть навек затеряны. Ослепленная собственным чувством, я даже не заметила, что струя молодости, жар души, жизнь сердца, давно иссякли в Леоне, и что он был сух и эгоистичен