За несколько месяцев до покушения в письме к другу Богров признавался, что ему «тоскливо, скучно, а главное одиноко», что у него «нет никакого интереса к жизни», не сулящей ему «ничего, кроме бесконечного ряда котлет», которые он еще успеет съесть