Молодая госпожа наша возвратилась к нам дерзче и вспыльчивее прежнего, да и шибко надменнее. С того вечера, когда разразилась гроза, о Хитклиффе не было ни слуху ни духу, и однажды, когда Кэтрин ужасно меня рассердила, мне не посчастливилось обвинить в его исчезновении ее – а она и сама разумела, что вина на ней. После этого несколько месяцев она не заговаривала со мной вовсе – разве только распоряженья отдавала. Джозеф тоже впал в немилость; он, впрочем, все одно наставлял ее и порицал, как маленькую девочку, а она себя видела женщиной, нашей хозяйкой, и полагала, что недавняя болезнь дает ей право требовать заботы да вниманья. Затем доктор сказал, что она не снесет, коли ей перечить; как сказала, мол, так и делайте; и ежели кому приходило в голову воспротивиться и ей возразить, она это почитала за убийство в чистом виде. Господина Эрншо и его друзей она сторонилась; вняв наставленьям Кеннета и опасаясь серьезной угрозы припадков, коими нередко сопровождались ее приступы гнева, брат дозволял ей все, чего она ни потребует, и вообще избегал раздражать яростный ее темперамент. Капризам ее он мирволил чрезмерно, и не из любви, но из гордости: ему жарко мечталось, как она возвысит семью, породнившись с Линтонами, и покуда его она не трогала, нас, рабов, ей дозволялось топтать как заблагорассудится, ему-то что!