Гроб был ему в самый раз. Он скрестил руки на груди, укрытой военным кителем без пуговиц, и стал ждать. Вдалеке послышались голоса птиц, пролетавших над озером. Собака несколько минут лаяла на небо. Голоса птиц умолкли, их больше не было слышно. Больше ничего не было слышно, даже той чудесной мелодии, которую так хотелось еще раз услышать, — только беспорядочный грохот сердца внутри — оно билось так сильно, что у него тряслась грудь — будто дровосеки выкорчевывали там деревья — и руки его тоже болтались и подпрыгивали, как отрубленные ветви, которые держатся на одной тонкой коре.