Жалею только о том, что книга не попала мне в руки раньше. Многое откликается на личном уровне: история моей семьи тоже в советский миф не укладывалась, и только во взрослом возрасте к поиску всех деталей мозаики обратился сначала мой папа, а затем и я. Попытка собрать мозаику, владельцы всех кусочков которой уже ушли из жизни – та еще задачка, в некотором смысле Одиссея: тебе остаются архивы, фото, скупые строчки из документов – никаких живых свидетелей. И в итоге складывается мозаика уже с вплетением твоей собственной истории, то есть история семьи - даже после всех изысканий - остается мифологизированной.
Читать, как эту мозаику собирала авторка книги, мне было больно,
но в то же время очень-очень важно.
Двадцатый век в кармане
«Теряешь одну-единственную карту — и ты уже не игрок»
«Кажется Эстер» - книга о семье, где частная история становится зеркалом двадцатого века. Разговор о постпамяти и семейном наследии, о жестокости и необходимости выживать - снова и снова. Катя Петровская следует за своими персонажами, старается сохранить их опыт на бумаге, порой винит себя, что время утрачено.
«Когда умерла Лида, старшая сестра моей матери, я поняла, что означает слово «история». Потребность в знании созрела во мне, я готова была бросить вызов ветряным мельницам воспоминаний, — и вдруг она умерла. Оторопев, я стояла, затаив дыхание, со своими приготовленными вопросами, стояла безмолвно, — будь это комикс, мой воздушный пузырь с текстом изо рта так и остался бы пуст»
Иногда текст извивался, упрямился, читать было трудно - слог тяжелый, тягучий. Петровская часто обращается к античности, вспоминая то Пенелопу, то Ахилла, география произведения обширна - Украина, Австрия, Германия. Для анализа книги важно понимать жанр и язык - Петровская хотела уйти от мемуарной прозы, писала на немецком языке (история перевода книги засуживает отдельных страниц). Жанр «Кажется Эстер» определить трудно - проза на стыке документального и художественного, тут и элементы автофикшена, соблюдение дистанции, и реальные факты, приемы постмодернизма. Подзаголовок «Истории» как бы настраивает нас на то, что все - неукоснительная правда. Одной из ярких страниц этой семейной истории стали воспоминания о бабушке Розе, которая мало оставила после себя.
«Да, она все замалчивала — и свою былую красоту, и свою начитанность, замалчивала все, целиком посвятив себя мужу, герою войны, семь раз простреленному»
Перед смертью Роза желает написать мемуары, но ничего не выходит - она пишет карандашом, теряет листы, буквы словно ускользают в этой яростной попытке победить забвение и высказаться, зафиксировать.
«Розины письмена предназначены вовсе не для чтения, а лишь для того, чтобы за них держаться, — это крепко сплетенная, грубошерстная, неразрывная нить Ариадны»
Восполнение пробелов - важная часть работы по исследованию семейного древа. Так, от тети Лиды остается лишь рецепт кваса - и это тоже значимая улика. Самые страшные страницы книги - о расстрелах в Бабьем Яру, и я невольно вспоминала книгу «Бабий Яр» Анатолия Кузнецова, которая глубоко поразила меня еще лет семь назад. Петровская пишет о Дине Проничевой, о Евтушенко, о тех, чьи имена связаны с этим местом. И, разумеется, об Эстер. Так формируется книга -исповедь - полотно жесткости двадцатого века, сложный роман-путешествие.
«Вторая мировая война оказалась общей палитрой рассказа, общим ландшафтом. Ведь она — своего рода античность европейской современности, общий код, на нее завязаны и сюжеты нашего времени»
«Кажется Эстер» - большая работа одного человека во имя сохранения семейного архива. Знать историю рода - значит понимать, собственно, кто мы такие. Сама Катя Петровская пишет, что эта книга не о памяти, а «о самом переживании события, о личном опыте и о человеке, который всем своим существом ощущает городские раны». Это ощущение краха и боли передается читателю, пока героиня перемещается из одной точки в другую - так рождается текст на «стыке пространств и языков», соединяющий незримой нитью города и судьбы.
