Я — хозяин толпы. Везде, где замышлялось какое-либо зло, я был там. Я был с гуннами, когда они превратили в руины пол-Европы. Я был с сарацинами, когда во имя религии они мечом истребляли всех, кто перечил им. Я выходил на дело в Варфоломеевскую ночь. Я стоял за работорговлей. По моему шепоту сожгли десять тысяч скрюченных старух, которых дураки называли ведьмами. Я был тем высоким темным человеком, который вел за собой толпу парижан, когда улицы уже тонули в крови. Редкие то были времена, однако последние времена в России превзошли все прежние. Именно оттуда я сейчас вернулся.
наибольшая опасность, которая может подстерегать государство, возникает тогда, когда его интеллект опережает по развитию его душу
С того момента все, что я делаю в жизни, на самом деле есть исполнение воли Моны, потому что эта моя жизнь — подарок от нее.
Как странно любить такой любовью! Как невозможно ее проанализировать! Я любил ее не за ее лицо или фигуру, при всей их привлекательности. Я любил ее не за ее голос, хотя он был самый музыкальный из всех, какие я слышал; не за общность мыслей, поскольку о мыслях ее я мог узнавать только по ее чувствительному, всегда изменчивому лицу. Нет, я любил ее за то, что пряталось в глубине ее темных туманных глаз, таилось в самой глубине наших душ, и что сделало нас неразлучными на все времена.
у них есть здравый смысл, — сказал Скенлен. — Мне кажется, если уж вы не можете без гипсового бога, то уж лучше пусть это будет красивая женщина, чем тот истукан с красными глазищами и угольным бункером на коленях
Если целью творения было создание человека, тогда странно, почему океан населен гораздо больше, чем суша.
Когда я заглянул внутрь стальной клетки, у меня возникло малоприятное чувство, что я заглядываю в свой собственный гроб
Одно из двух, дорогой Тэлбот: ты или больше никогда не получишь от меня никакой весточки, или получишь письмо, которое будет достойно чтения. Если окажется верным первый вариант, можешь взять плавающий надгробный камень и бросить его приблизительно в районе к югу от Канарских островов с надписью:
«Здесь, или около этого места, покоится то, что рыбы оставили от моего друга, САЙРЕСА Д. ХЕДЛИ».
Это было непростое решение. Мысль работала быстро, а воображение живо рисовало картины ужасов. Я как будто видел перед собой эту черную коробку в первозданных глубинах, ощущал этот спертый, уже побывавший в чьих-то легких воздух, а потом увидел, как начинают прогибаться внутрь металлические листы стен, разрываясь на стыках, и как через каждый такой разрыв и дыры от заклепок начинает бить вода, постепенно заливая пол, поднимаясь снизу. Это была медленная, жуткая смерть. Но тут я поднял глаза и увидел перед собой старика с горящими глазами, пристально глядящими на меня с восторгом мученика, готового положить себя на алтарь Науки. Он очень заразителен, такого рода энтузиазм, и даже если он и безумен, то, по крайней мере, благороден и бескорыстен. И я, воспламенившись от его большого огня, вскочил на ноги и протянул ему руку.
