С миром нельзя шутить. Надо уяснить свой путь. Освоить навык, овладеть искусством, узнать его пределы. Сознающий себя ум должен стремиться быть частью целого — целенаправленно и аккуратно, как камень, который является частью целого, не сознавая того
Любовь не лежит все время на одном месте, как камень, — ею надо заниматься, выпекать ее, как хлеб, все время переделывать, создавать заново.
тот, кто отрицает то, что есть, отдает себя во власть того, чего нет, — страстей, фантазий, страхов, слетающихся, чтобы заполнить пустоту.
Профессионализм — не добродетель. Профессионал — это человек, делающий за деньги то, чем любитель занимается из любви к искусству.
Неужели есть люди, которые никогда не ополчаются на весь мир? Которые видят зло, сопротивляются ему, но на которых оно совсем никак не влияет?
Сказав это, он вдруг, несмотря на дикие глаза и растрепанные волосы, снова стал собой — человеком, чье чувство собственного достоинства уходило так глубоко внутрь, что на поверхности было едва заметно.
— Ладно. Наплевать! Но вы и к врачу не ходите, так?
Он кивнул.
— Будете кофе? — спросил он.
Это не просто чувство собственного достоинства. Гармоничность? Целостность? Как у необработанного куска дерева.
Бесконечный потенциал, неограниченная, безоговорочная целостность бытия без изъятий, без обязательств, без действий: бытия только самим собой и больше никем, бытия всем.
Таким она его вдруг увидела, и больше всего в этом прозрении поразила ее сила этого человека. Он оказался сильнее всех, кого ей приходилось встречать, потому что его нельзя было сдвинуть с центра. Вот почему он ей понравился. Сила притягивала ее, как свет — мотылька. Она выросла в любящей семье, но силы в ее окружении не хватало: не на кого было опереться, это другие на нее опирались. Тридцать лет она мечтала, что встретит кого-то, кого не надо будет подпирать, кто не станет на нее опираться никогда, ни в каких обстоятельствах...
И вот сбежавший от врача плюгавый псих с красными глазами — ее надежда и опора.
Нет у меня судьбы. Есть только сны.
Он не мог больше говорить, слова пересыхали на языке и превращались в обрывки иссушенной чепухи. Ему начало казаться, что он уже много часов извергает из себя бессмысленную речь и управлять этим процессом больше не может.
Переплыть реку, перейти вброд, форсировать, сесть на корабль или паром, проехать по мосту, перелететь на самолете, плыть вверх или вниз по течению, в вечно изменяющемся и обновляющемся потоке, — все это понятно. Но в идее проезда под рекой кроется нечто извращенное в глубинном смысле слова. Есть дороги в человеческом сознании и за его пределами такие прихотливые, что сразу ясно: чтобы на них попасть, надо было когда-то давно свернуть не туда.
ибо в морских глубинах нет иных направлений, кроме ближе и дальше, выше и ниже, — и медуза парит и качается
