Благословение огню, согревающему медперсонал в глуши!
Я в это время уже сидел за письменным столом, стараясь, чтобы двадцатичетырехлетняя моя живость не выскакивала по возможности из профессиональной оболочки эскулапа.
К метели примешался густейший декабрьский вечер, и черная завеса скрыла от меня и небо, и землю.
— Да думаю, что валандаться с вами по одному порошочку. Сразу принял — и делу конец.
Стеариновая свеча трепетно освещала ее заспанное и встревоженное лицо.
Лестница долго скрипела. Поднимался кто-то солидный, большого веса человек. Я в это время уже сидел за письменным столом, стараясь, чтобы двадцатичетырехлетняя моя живость не выскакивала по возможности из профессиональной оболочки эскулапа. Правая моя рука лежала на стетоскопе, как на револьвере.
Кто там, Аксинья? — спросил я, свешиваясь с балюстрады внутренней лестницы
«Ну, нет, — раздумывал я, — я буду бороться с египетской тьмой ровно столько, сколько судьба продержит меня здесь в глуши. Сахар-рафинад... Скажите пожалуйста!..»
— Воля ваша, это — анекдот, — сказал я, — не может быть!
— Анек-дот?! Анекдот?! — вперебой воскликнули акушерки.
— Нет-с! — ожесточенно воскликнул фельдшер. — У нас, знаете ли, вся жизнь из подобных анекдотов состоит... У нас тут такие вещи...
сказала Анна Николаевна и, чокаясь, поправила парадное свое платье с разводами.
