А если таких больных на отделении человек десять и те требуют обезболить себя каждые три часа? В общем еще не каждый врач отважится на сей подвиг. Либо уколет ненаркотический анальгетик, либо… либо, матерясь про себя, отправится выполнять свой врачебный долг.
Доподлинно неизвестно, что она ему там конкретно наговорила
Справедливо решив, что стоять на пробирающем до костей холоде двадцать, а то и все тридцать минут в ожидании следующего автобуса, по крайней мере глупо.
Сообща приняли решение взломать дверь. Физически крепкие парни Самойлов и Грибов без труда вынесли тонкую входную дверь и вошли в учебный класс.
Толик лежал на полу в позе эмбриона на правом боку. По его фиолетовому лицу, открытым безжизненным глазам с широкими зрачками и холодному кожному покрову стало ясно, что медицина тут уже бессильна. Истыканная мелкими точками левая голень оказалась не прикрыта штаниной нового хирургического костюма. В правой руке он крепко сжимал десятикубовый пластиковый шприц с примкнутой иглой. В кармане его белого халата после нашли восемь пустых ампул из-под морфина емкостью в один миллилитр каждая. Промедол на отделении закончился, и сегодня для обезболивания послеоперационных больных выдали морфий. А, как известно, морфий угнетает дыхательный центр.
– Так прямо и скажите, что коллектив против его увольнения, – не сдавался Юрий Михайлович. – Не губернатору же здесь работать, в самом-то деле.
– Хорошо, я подумаю, а сейчас идите по своим местам…
Вечером того же дня в частной сауне, что в загородном коттеджном поселке, губернатор вновь поинтересовался у сидящего рядом главного врача, как исполнилось его поручение относительно дерзкого докторишки.
– Коллектив полностью за него, – виноватым тоном ответил главврач, – он и в самом деле классный специалист. Тем более что с тестем Сергея все в порядке.
– С тестем-то все в порядке, – отозвался сидевший по другую сторону от губернатора раскрасневшийся депутат, – если не считать, что теперь опорожняться придется в специальный мешочек на боку.
– Ну, тут болезнь такая, – вновь подал голос главный врач, – в данной ситуации ничего другого не оставалось сделать. Обратился бы тесть пораньше, все было бы иначе. А сейчас какое-то время придется пожить с колостомой. Потом ее закроют и все нормализуется.
– Я все понимаю, – кивнул депутат, – и тесть долго на даче сидел, и ребенка вперед взяли оперировать и пятое, и десятое. Но, – он многозначительно поднял свой толстый указательный палец вверх, – тут дело принципа. Я пообещал, что этого так не оставлю. А я всегда держу свое слово.
– Да, но коллектив…
Нехорошие слухи доходят до Ильича. Врио заведующего слишком круто взялся за дело. Ввел новые порядки. Теперь за малейшую провинность наказывает рублем. Как Ильич ушел в отпуск главный врач ввел новшество: стал выделять деньги на премии. Их отделение всегда заполнено больными до отказа и план по лечению перевыполняет. Если в разумных пределах, то страховые компании на оплату не скупятся. Помимо этого, Марк Борисович составил список платных услуг и организовал на хирургии платные сервисные палаты. Главный врач все утвердил. Теперь предстала новая, доселе неведомая фраза – «зарабатывание денег». Хирургическое отделение стало зарабатывать деньги. Словно оно не часть лечебного учреждения, финансированное государством, а какое-то предприятие по обработке человеческих тел. Так, по крайней мере, про себя определил Ильич развернувшуюся компанию.
Две его попытки выйти на работу раньше положенного срока не увенчались успехом. Главный врач, мягко, но настойчиво рекомендовал продолжить отпуск. Вам отпускные уже выплачены – отдыхайте. Без вас пока справляются.
Однако, как говорится, сколько веревочки ни виться, а конец будет. Старшая сестра хирургического отделения Ирина Петровна достала где-то спиртометр. И загорелось у нее проверить все спиртсодержащие растворы на отделении: в перевязочной, на посту. Оказалось, что в хирургии все в полном порядке: где положено 70 градусному спирту, там залит 70-градусный. Где 95, там 95. Предложила Ильичу испытать оперблок. Тот поначалу обиделся, а после, чуть подумав, согласился.
Возможно, где-то ты и прав, на счет субботников: есть профессиональные дворники и это их прерогатива убирать территорию. Однако, и в субботнике есть свой плюс.
– Какой там плюс? – поморщился доктор Петя. – Одна морока.
– Субботники сближают людей, делают их сплоченней. Мы же в коллективе живем. У нас хирургия, как одна семья, а больница – наш дом. И негоже, когда в нем непорядок.
– Семья, дом… Ладно, с этими может и соглашусь. А как же с демонстрациями. Чего вы себя так рвали, когда на них ходили?
– А ты что, помнишь демонстрации? – улыбнулся Ильич.
– Нет, я, слава богу, их не застал. Я родился в 1987 году, маленьким был, когда их упразднили. Но мне родители рассказывали, знакомые.
– Не знаю, что и кто тебе рассказывал, но для нас это был действительно Праздник. Мы искренне радовались и Седьмому ноября, и Первому мая и, разумеется, Дню победы. Сейчас как праздники празднуют: напились, подрались, попали к нам или в полицию. Никакой духовной подоплеки. Лишь бы повод был усугубить.
– А тогда, что, хотите сказать, не пили?
– Почему не пили, пили. И хорошо пили. Только пили-то в основном по праздникам, а сейчас пьют так, без всякого повода: лишь бы было что.
Есть дворники, они за это зарплату получают, пускай и гребут мусор. Каждый должен заниматься своим делом.
– А вот Игнат Ильич в свое время не только во всех субботниках и демонстрациях участвовал, – заметив вошедшего заведующего, произнесла Ирина Петровна, – но и на покосе работал наравне с остальными и не думал о своих руках.
Когда рухнул советский строй, развалились совхозы, колхозы, в том числе уже ставший родным «Гигант», и надобность в помощи ему отпала, Ильич с тоской вспоминал о таежных командировках. Ведь такие мероприятия сплачивают коллектив, укрепляют отношения между людьми. В той или иной мере через покос проходят почти все отделения больницы. От начала и до конца, правда, работали только самые крепкие врачи и заведующий, остальные по графику. В те времена как-то не принято было отлынивать от общественных нагрузок. Никому бы и в голову не пришло прикрываться детьми и больной мамой. Надо – значит надо!
