Неожиданно, без всякой определенной причины, Мегрэ потерял веру в себя. Это случалось с ним и раньше. В конце концов, чем он здесь занимается? Он не спал всю ночь.
Здесь он не осмелился, и это приводило его в бешенство. Его унижало, что он стесняется.
Мегрэ знал, что сама она не могла переложить револьвер в ящик.
Правда, я не видела его в эту самую минуту, но ясно помню, что он там лежал, когда я вытирала пыль, около девяти часов утра.
Я поняла по тону, что он принимает меня за прислугу.
— Во-первых, сядь. Я подам завтрак, а то жаркое подгорит. И пожалуйста, не сердись.
Но он уже рассердился.
— Как ты могла впустить незнакомого человека в квартиру и...
Но она не вернулась на кухню, а пошла следом за ним в столовую; у нее был вид человека, который собирается просить прощения.
Потолковали о том о сем. Аперитив был так же хорош, как этот летний день. Выпили по стаканчику, потом по второму и по третьему.
Если он и расспрашивал, то только из-за смущения жены, — она, очевидно, уже взяла этого мальчишку под свое покровительство.
Она почти никогда не звонила, чтобы задать ему этот вопрос. Он не рассердился, но нахмурил от удивления брови.
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто так. А потом тебя здесь ждут.
