У нас была игра — я убегал от нее и кричал: «я уезжаю навсегда», потом бежал назад, и мы обнимались: «я вернулся».
Событие — это происшествие, обнаружившее собственный смысл
М. А. вспоминал: «В какой-то момент было ощущение, что уезжают все. В этот период — примерно с 71-го по 76-й — общим фоном жизни было почти паническое ощущение, что какое-то жизненное основание, выстроенное конвульсивными, мучительными усилиями, пусть даже случайными совпадениями — но все-таки выстроенное! — это основание исчезает, разъезжается, как треснувшая льдина, и сейчас ты просто провалишься в темную мертвую воду
Письма от уехавших друзей, их — часто шифрованные — звонки, обсуждение писем и звонков оставшимися с оставшимися, эта работа по поиску связи и заполнению пустоты становится основой для новой культуры, вырастающей на месте разрушенной отъездами. И так несколько раз, вслед каждому прощанию. А новый язык всякий раз помнит о предыдущих формах разговора: это вопрос выживания.
Событие — это происшествие, обнаружившее собственный смысл
Я имею в виду простую вещь: есть стихи, которым очень хочется, чтобы их обязательно услышали и даже полюбили, для этого они используют самые эффектные поэтические приемы и ими сразу пробивают меня. Есть другие стихотворения, которым не важно это.
поэзия в новом мире — и после уже написанного и после уже пережитого — невозможна, но эту невозможность поэзия должна решить. Быть, хотя быть нельзя.
Я имею в виду простую вещь: есть стихи, которым очень хочется, чтобы их обязательно услышали и даже полюбили, для этого они используют самые эффектные поэтические приемы и ими сразу пробивают меня. Есть другие стихотворения, которым не важно это. У любого поэта, конечно, есть и те и другие, но у одного больше первых, а у другого вторых.
Ящерица, та, что на припеке,
поднимает мизерное веко.
Видит восходящие потоки,
принимает их за человека.
жизнь в понимании того, что отчаяние — это не последнее, что что-то существует и за ним и что к отчаянию можно отнестись как к рабочему состоянию
