светлые сны помогают жить!
Ждать вообще трудно, ждать плохого – отвратительно
каждом умном человеке, по-моему, должно быть чуточку дурака.
Нет, я еще, слава богу, не тону. Я им сказала:
– Не знаю за собой никакой вины; но боюсь за тех, которые были ко мне сострадательны: ужасно подумать, что они за человеколюбие свое могут получить неприятности.
Черный и Лысый поглядели на меня как на безумную. Худой спросил:
– Откуда это?
– Дневник Кюхельбекера, – ответила я.
Все же я не была одинока. У меня было три друга: Худой, Черный и Лысый.
По-прежнему я считала улыбки – их с каждым днем становилось меньше. Или мне так казалось? Нет, улыбки действительно убывали. Я смотрела на встречных очень внимательно – они не улыбались. Одни делали вид, что не туда идут. Другие юлили глазами, чтобы не поздороваться. Третьи здоровались, но не улыбались. Очень немногие улыбались, но принужденно – половиной рта.
А как они мне нужны были, улыбки! Раньше я их не замечала, жила в них как рыба в воде. Теперь я тоже была рыба, но на песке, и шевелила иссохшими жабрами. Жабрами я выпрашивала улыбки, вымаливала, вымогала. Чтобы этого никто не заметил, я напускала на себя надменность. На поклоны я отвечала чем-то вроде обратного кивка, не опуская подбородок, а вздергивая его кверху.
Иной раз на лицах встречных мне чудилось сочувствие, желание подойти. Мимо таких я проходила с той же чопорностью, страшась ее разрушить: она была моя опора и была хрупка. Кто знает, мимо скольких возможных друзей прошла я со своим обратным кивком?
Да, страшная вещь – общественное мнение. Пусть даже вынужденное, внушенное, но когда оно оборачивает всех против одного, одному трудно чувствовать себя правым.
"Не смеяться, не плакать, только понимать", – сказал Спиноза.
Навстречу мне шли люди и улыбались.
Человек – улыбка.
Человек – улыбка.
Все не так просто.
Вокруг каждого колпака стоял ореольчик из скачущих капель дождя.
