«Идет, значит, мужик, — говорил он, изображая шагающего человека. — Идет себе и видит большую яму, полную дерьма. И в этой яме стоит человек, стоит в дерьме по самый подбородок, и ему прямо тяжело, говно чуть ли не в ноздри лезет, он задыхается и еле держится на ногах. Мужик останавливается, озадаченно смотрит и тянет руку, чтобы вытащить его. Но человек в яме отнекивается. Мужик не понимает, снова тянет руку, чтобы вытащить утопающего в дерьме, а тот опять не подает руки. И он опять тянет руку, и опять утопающий не принимает помощь. „Да в чем дело, — удивляется мужик, — я же помочь хочу!“ — „Да как ты не понимаешь! — выкрикивает тонущий в дерьме. — Я здесь живу!“»
Ирония — вторая отличительная черта армян. Первая — слепая гордость.
Прошлое не мертво. Оно даже не прошлое.
Уильям Фолкнер
«Вы читали Флобера?» — «Нет, комиссар, но мой дядюшка его большой поклонник». — «Флобер, мой друг, писал, что человек ищет прибежища в посредственности, отчаявшись найти красоту, о которой мечтал.
К вечеру в их квартиру набились гости: одногруппники Сако, друзья Петро
Нужна твердость, неописуемая внутренняя твердость, чтобы устоять на этой земле, не превратиться в пепел, не исчезнуть.
На этот раз он примет судьбу.
Вполне возможно, что он просто искал смерти. Боялся, что жизнь снова сделается тягостной ношей. Увиливал от чувств. Снова страшился обмануть, предать, погубить того, кто вверял ему свое сердце. Бедный Вруйр. Бедный Рубо. Слишком это было знакомо.
Этот патриот недавно собрал вокруг себя стаю наивных щенков. Среди них затесались две бродячие собаки — Рубо и Вруйр. «Собачье одиночество, — подумал Рубо, беря очередное ружье. — Веревок мало, а то бы всех передушил»
свет давали на час-полтора, не дольше. Исключениями были новогодняя ночь и похороны. Поскольку шла война за Арцах, хоронили часто — так часто, что дети носились по улицам с шутейкой: «Нам завтра свет нужен, у вас не найдется покойника?»
