Отправной точкой для этого эссе [1] послужила глава моей книги Искусство и иллюзия,
Говоря аристотелевским языком, есть субстанция и ее простые акциденции — побочные проявления, однако сущность способна выходить за пределы индивидуального в случае семейного сходства, гениально описанного в одном из писем Петрарки. Петрарка размышляет о подражании стилю любимого им автора и считает, что сходство должно быть таким же, как у сына с отцом, в чьих лицах зачастую заметна значительная разница, но, «как бы они ни различались телесными чертами, какой-то оттенок (umbra) и то, что наши живописцы называют „атмосферой“ (aerem), всего заметнее проявляющиеся в выражении лица и взгляде, создают подобие, благодаря которому при виде сына у нас в памяти сразу встает отец; если дело дойдет до измерений (ad mensuram), всё окажется различным, но есть что-то неуловимое, обладающее таким свойством»
Говоря аристотелевским языком, есть субстанция и ее простые акциденции — побочные проявления, однако сущность способна выходить за пределы индивидуального в случае семейного сходства, гениально описанного в одном из писем Петрарки
некое общее доминантное выражение, а отдельные его выражения суть лишь его модификации
слиянии непохожих друг на друга конфигураций и строится опыт физиогномического узнавания.
Восприятие, безусловно, нуждается в универсалиях. Мы не могли бы воспринимать и узнавать наших ближних, если бы не умели различать существенное и отделять его от случайного — на каком бы языке мы ни формулировали это различение.
Традиционная эстетика предлагает художнику две линии обороны, и обе актуальны со времен Возрождения. Первая сводится к ответу, который, как считается, дал Микеланджело, когда кто-то заметил, что Медичи на его портретах в Новой Сакристии [1*] не очень похожи на себя. Микеланджело парировал: какое будет иметь значение через тысячу лет, как они выглядели на самом деле? Он создал произведение искусства, и только это существенно
полуторагодовалый ребенок, который пополняет свой словарный запас, пользуясь исключительно трехмерными предметами, и которому не объясняли и не показывали, в чем смысл и содержание графического изображения (и который едва ли видел вообще рисунки), узнаёт предметы, изображенные на двумерной графике или на фотографии
Чтобы понять паттерн, нужно понять принцип, по которому организованы его элементы. Видеть одни лишь элементы недостаточно, потому что паттерн не в элементах, <…> а в правиле, которое их сообразует. <…> Шаблонный взгляд различает только те
Проиллюстрировать это может история одной из самых удачных и известных фотографий Уинстона Черчилля как главы воюющей державы. Юсуф Карш мне рассказывал, что премьер-министру совсем не хотелось позировать для этой фотографии во время визита в Оттаву в декабре 1941 года. Фотографу были предоставлены всего две минуты, пока Черчилль шел из зала заседаний парламента в вестибюль. Когда премьер приблизился с хмурой миной, Карш выхватил у него изо рта сигару, чем привел его в бешенство. Но гримаса, которая фактически была всего лишь мимолетной реакцией на ничтожное событие, стала поистине вызовом врагу со стороны британского лидера, а в конечном счете и своего рода памятником исторической роли Черчилля [14].
