Чрезвычайность исторического момента в том и заключается, что все теперь все знают, дураков больше нет.
С текстом работаю, рифмоплетствовую. Кажется, получается – я доволен работой
Позднее, когда дедушка учредил Институт переоценки истории, эти юношеские догадки нашли развитие в стройной теории, разрабатываемой идеологами из бывших двоечников. Согласно новой концепции, что было, того нет, но есть то, что я способен подумать об этом.
Учительница. Между прочим, интеллигенция пишется с двумя «эль».
Старик. Раньше писалось. А теперь с одним. Реформу языка завершил министр культуры Мостильщиков, тоже из двоечников… Еще в школьные годы дедушка сделал несколько географических открытий.
Костя Коломейцев. Семью семь – семьдесят семь! Восемью восемь – восемьдесят восемь! Девятью девять – девяносто девять!
Старик. Эти люди не забывали идеалов юности. Их движение стремительно крепло, росло.
Костя Коломейцев. Пятью пять – пятьдесят пять!
Старик. Иногда, собираясь вместе, бывшие двоечники вспоминали, сколько сил потратили зря на усвоение ложных представлений.
Костя Коломейцев. От перестановки мест слагаемых… от перестановки слагаемых мест… сумма мест не меняется… от перестановки слагаемых мест… ничего не меняется!.
Старик. О, им было что вспомнить!
Опомнитесь! Ужели не понять,
что общие, невидимые нити
связуют нас. Но вы опять, опять
не знаете, что делать
Но где же веревки?.. веревки… в кладовке!.. (Туда же.)
– Кроме того, они приглашают его к себе, туда, за рубеж, показывают друг другу, устраивают ему там выступления. Он читает у них лекции. Они поощряют его. Награждают премиями, чтобы он ничего не заподозрил. Берут интервью, которые печатаются в медицинских журналах. Как тебе это все нравится? Ответь.
– Поразительно, – деланно удивился я услышанному. Мой голос прозвучал, должно быть, слишком печально. Илья стал меня успокаивать:
– Не волнуйся, я все контролирую. Пока я рядом, он глупостей не наделает. Все-таки я заместитель. Ты же видишь, все схвачено, я отвечаю за продовольствие. Это очень ответственный пост. К тому же я единственный нормальный человек в его окружении.
– Если так, то конечно, – кивнул я.
– И главное, – вновь заговорил Илья, – нигде никогда не было ничего подобного. Случай массового безумия в верхнем эшелоне власти! А? Каково? Поверь мне на слово, к нашему Сумасшедшему Дому приковано внимание лучших психиатров Европы, нет, всего мира! Благо сам Самый объявил двери Дома открытыми. От иностранных делегаций отбоя нет. Присылаются наблюдатели. Постоянные. Все хотят наблюдать руководство в естественных для него условиях. О, наш Сумасшедший Дом уже давно стал заповедником, уникальной лабораторией, храмом науки…
Он сам и ответил:
– Наш Сумасшедший Дом, запомни это, отличается от всех иных сумасшедших домов тем, в первую очередь, что в нем обезумело руководство. Особенно главный врач. Главный врач объявил себя Самым Главным Врачом и обещал все вылечить.
– Что – все?
Лучше бы я не спрашивал.
– Ты не знаешь? Все. Все, что его и нас окружает. Людей, зверей, птиц, рыб, насекомых…
– А, – как бы понял я, соглашаясь.
– Но не только. Кроме одушевленных он лечит и неодушевленные предметы, а также, представь себе, отношения. В первую очередь экономические, политические, эротические, плутократические, централистические, гедонистические и характеристические. Также лечит понятия и категории, законы, причины и следствия. Что до законов, то – исторические, логики и государства. Иными словами, он лечит все, что – первое: попадает ему под руку, – второе: приходит ему в голову. Можешь не сомневаться, он сумасшедший.
– Ты в этом уверен? – спросил я неуверенно.
– Абсолютно уверен. Ешь, ешь, не стесняйся. Я еще принесу.
Как-то не елось.
