Любовь чем-то похожа на счастье. Это такое теплое чувство, которое заставляет смеяться, хотя никто при этом не шутил.
Беспокойство – это не совсем страх, но и в нем мало хорошего. Беспокойство напоминает скорее тошноту, как будто болит живот и не знаешь, стоит вызывать рвоту или нет.
Я помню, как в тот вечер оплакивала тебя, Лена. Ту женщину, чьи ботинки теперь носила. Несчастную женщину из хижины, которая жила здесь до меня. Которая, как я понимала, была теперь мертва. Памм! С таким звуком разбивается череп. Твои ботинки стали для меня самым убедительным предупреждением. И все же я с самого начала знала, что не буду участвовать в его безумной, извращенной игре. Я должна была собраться с силами, оправиться от побоев и найти способ выбраться оттуда. Он или я. Кто-то один – вероятно, уже в тот первый вечер я сознавала неизбежность такого конца.
Любовь чем-то похожа на счастье. Это такое теплое чувство, которое заставляет смеяться, хотя никто при этом не шутил.
Счастье выдает себя теплом и легкой лихорадкой, у него есть запах
Другим людям требуется больше времени, и это не потому, что они злые, – просто балбесы. И долго учатся.
Нет ничего печальнее крушения иллюзии.
В ту же ночь я спросила Кирстен, почему она не сопротивлялась. Что, конечно же, было глупо и лишено сочувствия.
– Когда ты спросила меня об этом, Ясмин, я как будто пощечину получила. В тот момент что-то между нами разладилось.
Новые звезды в тумане еще совсем крошечные.
– Потому что в тот момент я была мертва. У меня не было тела. Не было рук, чтобы отбиваться от него. Не было ног, чтобы пнуть его между ног. И разум был где-то далеко.
