Так вот, продолжает Док, оставаться человеком необходимо независимо от того, есть ли у тебя надежда на… Вообще хоть на что-нибудь. В этом весь фокус. Весь. Больше ничего нет.
Нельзя зависеть от надежды. В этом деле нельзя ни от чего зависеть, тем более от надежды. Или, там, от чьего-то разрешения. От угрозы настучать по голове. Видите ли, если человеков станет можно остановить такой угрозой, человеческий мир прекратит свое существование. Даже если ни один лист с дерева не упадет, травинка не колыхнется, всё равно – это будет апокалипсис, необратимый конец света. Потому что человеков не останется.
Живые изменяют пространство вокруг себя. От них колышется и нагревается воздух, вокруг них преломляется и отражается во все стороны свет,
Да не было никакого детства. Никакого чертова детства у чертова Клемса. Пока его к черту не убили в этом чертовом Климпо, его не было вообще, ты понимаешь?
Это я – старый. Мертвый его смертью.
Нет, подождите, но это ненастоящая книга! В настоящей все должно быть сведено к логичному и объяснимому финалу, причины и следствия предоставлены вниманию читателя…
– Просто это у Дока реализм. Разве в жизни бывает такое, чтобы знать и понимать всё? Знать все связи, причины и следствия, всю изнанку, все отражения и отзвуки? Здесь всё как в жизни. Как на самом деле. Что-то происходит, а ты не знаешь, почему. Что-то делаешь, и не знаешь, что из этого выйдет.
не произойдет, то хотя бы самого страшного не случится. Умирать тоже можно по-разному.
– Ну да, ну да.
– На то, что любовь не перестанет даже в аду.
– Говорят, что ад – это полное отсутствие любви.
– Значит, всё-таки на чудо.
– На то, что сам выдержишь и останешься верен себе и тому, кого любишь, но в первую очередь – себе. И, теряя всё, не потеряешь всего. Не потеряешь согласие с собой, мир с собой.
– А ради чего еще читать эту фантасмагорию?
– Ради надежды.
– Ну, он сам признается и на пальцах объясняет, что надежды нет.
– Надежда всегда есть.
– Вопрос – на что.
– На что-нибудь. На то, что произойдет чудо. А если
человек – это тот, кто, не имея надежды, действует так, как будто имеет всю надежду мира.
хлеб, и сажаем цветы, и поем песни, и запускаем воздушных змеев – и защищаем свое дорогое, сколько можем. Мы влюбляемся, мы рискуем влюбляться, в этом мире, где каждый должен умереть, и у тебя, по большому счету, выбор небольшой: или ты умрешь первым, разорвав сердце тому, кто тебя любит, или он сделает это с тобой. Хотя на самом деле и этого выбора у тебя нет, не тебе выбирать. Всё будет, как будет, а ты можешь только… Я даже не знаю, что ты можешь. А, вот, можешь просто быть и оставаться человеком.
Надежды никто не обещал. Но есть вещи, которые необходимо делать независимо от того, есть надежда или ее нет. Ни у кого из нас нет надежды, что он не умрет. Так что же теперь? В этом мире никто не может прожить, не страдая. И все умирают. Все. Поголовно. Это не чума и не эбола. Не война, не конец света. Это просто один – любой – день любого человека в этом мире. Но мы строим, и пишем, и красим, и печем
