Тюльпанов уже знал: когда надворный советник перестает заикаться, признак это нехороший – либо господин Фандорин пребывает в крайнем напряжении, либо чертовски зол. В данном случае, очевидно, последнее.
Баба надо. С баба прохо, без баба есё худзе.
Чего он терпеть не мог — так этой загадок и необъяснимостей. У каждого события, даже у выскочившего на носу прыщика, есть своя предыстория и причина. Просто так, ни с того ни с сего, на белом свете ничего не происходит.
Момус сызмальства чувствовал кожей, костями, селезенкой, что самая главная наука — не арифметика или там какая-нибудь латынь, а умение нравиться. Вот он, ключ, которым можно любую дверку открыть.
Маса, жилет и сюртук, живо! – крикнул Фандорин, засовывая бумаги в папку. – А вам, Тюльпанов, придется прокатиться со мной. Дочитаю по дороге.
— Человека, который привык всех обводить вокруг пальца, не так уж трудно провести и самого, — сказал шеф Анисию, когда они вернулись на Малую Никитскую и уединились в кабинете для «разбора». — Ловкачу просто не приходит в г-голову, что у кого-то хватит наглости перехитрить хитреца и обокрасть вора. И уж особенно он не может ожидать подобного вероломства от официальной особы, да еще т-такого высокого ранга.
Тюльпанов зеркало на чердак убрал, потому что смотреть на свою мерзкую рожу стало ему окончательно невмоготу.
спешить надо только в тех случаях, когда медлить никак невозможно.
Человека, который привык всех обводить вокруг пальца, не так уж трудно провести и самого
задурили всему городу голову… Тюльпанов, сигарой не затягиваются!
Но было поздно. Тщательно изготовившись, Анисий вдохнул полную грудь терпкого, покалывающего нёбо дыма. Свет померк, всю внутреннюю словно продрало напильником, и бедный Тюльпанов согнулся пополам, кашляя, задыхаясь и чувствуя, что сейчас умрет.
