Ближе к концу нашего ужина я осознал, как глубоко он ранен. Я упомянул о новом фильме Джеймса Тобака «На виду» с Настасьей Кински в главной роли, сказал, что у Кински есть редкая магия, которой обладала Мэрилин Монро; в каком бы фильме ни появилась Кински, хорош он или плох, она повелевает экраном.
«Мне невыносимо видеть Кински, – ответил Скорсезе. – Она слишком сильно напоминает мне Изабеллу. Это разрывает мне сердце. Я даже не могу пойти на фильм братьев Тавиани, потому что у нас с Изабеллой произошло знакомство на съемках одного из их фильмов. Я никогда не смогу вернуться на остров Салина, где снимался “Леопард” Висконти, потому что мы были там. Я даже не могу смотреть фильмы Висконти, они вгоняют меня в депрессию».
«Из-за воспоминаний об Изабелле?»
«Воспоминаний о периоде, когда я считал себя счастливым, я бы сказал так. Тогда я думал, что у меня есть ответы на все вопросы».
«Хорошо, – продолжил я. – Тогда у меня есть новый фильм, он не будет угнетать или вызывать старые ассоциации. Он называется “Кто-нибудь, скажите ‘Аминь’”, замечательный документальный фильм о госпеле».
«Не смогу его посмотреть», – Скорсезе улыбнулся, хотя был серьезен.
«Почему?»
«Его прокатывает United Artists Classics». Он вздохнул.
«Ты не можешь смотреть фильм, потому что его распространяет компания, связанная с женщиной, которую ты когда-то любил?»
«Я увижу логотип United Artists, и это испортит мне просмотр фильма».
«Может, войти после начала?»
«Я же знаю, что он там».
Скорсезе помещает этих героев в мастерски представленный мир скуки и маленьких радостей, внезапных нападений, где смерть вероятна, а заурядность неизбежна.
в этой картине есть стихия и ощущение обреченности, которых, возможно, не хватило бы более отшлифованному фильму.
Генри радуется началу карьеры. Он продает краденые сигареты из багажника автомобиля, поджигает автостоянку, в двадцать один год у него достаточно денег, чтобы давать щедрые чаевые. В самом знаменитом кадре фильма он ведет свою будущую жену Карен (Лоррейн Бракко) в ночной клуб «Копакабана». Перед входом стоит очередь, но он проводит ее по служебным коридорам, через кухню в зал как раз в тот момент, когда их столик ставят прямо перед сценой. Этот непрерывный кадр, который длится сто восемьдесят четыре секунды, – не просто операторский трюк, а способ показать, как весь мир разворачивается перед молодым Генри Хиллом.
Дерек Малкольм: «Великий фильм – это фильм, который я смотрю и не могу пережить мысль, что никогда не увижу его снова».
Разумеется, нельзя быть готовым ко всему, но тебя больше не пугает неизвестность. Если начнешь нервничать, то будешь только раздражаться на всех вокруг. Будьте в ладу с собой. Если вы чего-то не знаете, просто примите это и попытайтесь найти выход. Попытайтесь найти то, что нужно, – с актером, с оператором, и немного проще относитесь к себе. Это все. От этого страшнее, но и интереснее; страшнее, но и спокойнее.
«После, да. Сейчас я провожу много времени в одиночестве. Прихожу домой и смотрю фильмы на видео, не сплю всю ночь и сплю целый день. Если бы не нужно было работать, я бы все время спал. Я никогда так долго не был один».
е” Коппола монтировал “Людей дождя
Меня часто просят дать определение, что такое великий фильм, и я не могу выразиться лучше, чем лондонский критик Дерек Малкольм: «Великий фильм – это фильм, который я смотрю и не могу пережить мысль, что никогда не увижу его снова».
Р: Позволь задать тебе еще один вопрос. Меня спросили сегодня, после того как мы показали сцену: сцена снята одним планом ради трюка, чтобы доказать, что ты так можешь?
М: Нет.
Р: У меня есть ответ на этот вопрос, но меня не интересует мой ответ, каким бы он ни был…
М: Нет, нет, смысл в том, что камера должна идти вместе с ним, провести нас через лабиринт… А потом, наконец, ты выходишь, и с тобой обращаются как с королем. Это должно быть снято одним дублем, и когда вы думаете, что уже конец, камера следует за столом, который плывет по воздуху, и официанты ставят стол перед другими парами, вы думаете, что все закончилось, но мистер Тони только что прислал вам шампанское, так что нужно переключиться, увидеть мистера Тони, помахать ему рукой. И наконец камера останавливается на на Хенни Янгман: «Возьмите мою жену, пожалуйста». В этой сцене должна быть виртуозность, которая отражает возбуждение от такого образа жизни, потому что в этом его опасность.
