Лес был похож на готический храм — узкий и таинственно-легкий. Маргарет почувствовала это и сказала, понизив голос:
— Знаешь? Точно церковь. Нельзя говорить громко.
Они так и молчали почти все время и ехали шагом мимо зеленых и ровных колонн, под тихими сводами
— Видишь ли, Маргарет, — продолжал Шадров, — я никому никогда этого не говорил, но тебе надо сказать. Я люблю вот эти сучья, зеленое небо, длинные зори, всю эту бедную кротость — полупонятной… стыдливой и ревнивой любовью. Эта страна, в которой я родился, — часть моей души. Она — скрытная и неласковая, да ведь и моя душа — тоже молчаливая и неласковая.
За темными, редкими прутьями деревьев догорела заря, и небо светилось, зеленое, тихое, обещающее весну, — уже весеннее. Еще хрустел розовый снег, а там, в небе, уже была радость, предчувствие новой жизни. И деревья во сне протягивали к небу темные, тонкие ветки