подернутые пеленой катаракты глаза, напоминающие пустые глазницы черепа.
ожет, пресноводную креветку
Бедные окоченевшие лапы еще долго дергались в предсмертных конвульсиях
Я смотрю в зеркало и вижу черты ребенка, которым я был, зная, что однажды этого отражения не будет. Не останется ничего. Мы – лишь крошечная вспышка в истории этой мясорубки под названием Вселенная…
И когда последний человек погибнет и воссоединится с нами, гниение Тела завершится, и оно снова погрузится в Великое Ничто, которое его породило.
Я (Мы) буду (будем) свободен (свободны).
Тело – это Смерть, и, умирая, оно питает само себя. Это все, чем мы были и являемся, все, что определяло наши поступки на Земле, а потом и на Марсе.
Смерть.
Тело – наш единственный двигатель, то, что всегда управляло нами
исчезнут и сами хроники, и История, и останется только неизменно преследующая нас пустота.
Как жестока старость, думал Джако, она превращает тебя в пугало, у которого вместо лохмотьев – дряблая морщинистая кожа, прикрывающая скелет
– У нас, в Уганде, говорят, что ньямби – это мертвец, который не мертв. Мертвец, который не… хм, как вы говорить?.. Мертвец, который не видеть, когда пришла смерть, вот, – прошептал Айеби, щелкая пальцами, словно объясняя совершенно очевидную вещь. – У нас говорят, что человек, который умирать и не видеть, как пришла смерть, он может вернуться как ньямби, потому что все еще хотеть жить. Дети не заметили, когда наша лодка затонуть, они спали, когда тонуть, да? Много детей не нашли, но потом трое из них вернуться из моря, из волн.
некоторые, придавая еще больше таинственности образу Бедолиса и его творению, утверждают, что текст меняется при каждом чтении, а также в зависимости от читателя; что текст исчезает и появляется снова, когда захочет; его невозможно дочитать до конца, добраться до последней страницы. По мнению других, несколько копий (и ксерокопий) книги – это всего лишь качественные подделки…