История моей жизни — это история непрекращающейся борьбы между желанием писать и стечениями обстоятельств, стремившихся мне в этом воспрепятствовать.
Раньше у меня было примерно десять квадратных футов кожи, уязвимых для насморка и простуды. Теперь их около двадцати. Сам я не слишком увеличился в размерах, но в эти двадцать футов входит и кожа моих родных — так что, говоря фигурально, я увеличился, потому что, если насморк или простуда одолевает любой из этих двадцати футов кожи, трястись в лихорадке начинаю именно я.
Джерри (наливает себе еще рюмку). Вы должны к чему-нибудь стремиться.
Снукс. Кто сказал, что должен?
Джерри. Каждый должен.
Снукс. Где это записано?
Джерри (вдохновенно). В Библии! Одна из заповедей.
Снукс. Я эту книгу не осилил.
Я дожил до жизненного этапа, на котором вместо «Как вам музыка?» — принято спрашивать: «Как вам еда?»
Мужчина может всю жизнь прожить с дурой, и ее глупость никак на него не повлияет, однако умная женщина, выйдя за туповатого мужчину, рано или поздно заразится его тупостью или, что еще хуже, узостью его мировоззрения.
Нам удалось сократить покупку одежды, продуктов и предметов роскоши; по большому счету нам удалось все — только не сэкономить.
Мы так бедны, что не можем позволить себе экономию. Экономия — это роскошь. Вот прошлым летом мы могли экономить — но теперь у нас есть одно спасение: тратить напропалую.
Чем старше я становлюсь, тем отчетливее понимаю, что вообще ничего не знаю.
Наконец-то я смог понять, за что же французы так любят Францию. Они видели Италию.
Если вы во что-то крепко верите — даже если верите в самого себя — и если готовы упорно заниматься одной этой единственной вещью, в итоге вы окажетесь в тюрьме, в раю, в газетных передовицах, в самом просторном особняке на всей улице — в зависимости от того, во что вы вцепились.
