Может ли антропологический подход к цензуре сочетаться с приверженностью таким культурно далеким от нее категориям, как свобода слова, закрепленная Первой поправкой к Конституции США? Антропологи часто чувствуют, что разрываются между двумя стремлениями, как две собаки, которые в польском анекдоте встречаются на польско-чешской границе. «Зачем тебе в Чехословакию?» — спрашивает чешская собака. «Я хочу есть, — отвечает польская. — А зачем тебе в Польшу?» «Я хочу лаять», — отвечает собака из Чехословакии. Свобода слова должна давать место для противоречащих друг другу мнений, включая необходимость выживать в этом жестоком мире и при этом противостоять жестокости.
Конфиденциальная переписка, которую вели между собой влиятельные лица вдали от чужих глаз, доказывает, что важные дела решались через неформальную сеть личных отношений, действовавшую параллельно жестким структурам партийного аппарата и государственных учреждений305.
наносимый французской экономике, был настолько велик, что директора книжной торговли,
Зато в изучении цензуры за последние сто лет сложились общие подходы5. Рискуя все излишне упростить, я назову два: во-первых, история борьбы за свободу высказывания против государственной и церковной власти, во-вторых, описание всех запретов, касающихся распространения информации.
Может показаться, что цензура неизбежно существует повсюду, но повсюду значит нигде
кроме очевидных упоминаний репрессий при Гитлере и Сталине
Но вместо того, чтобы сосредотачиваться на терминах, я надеюсь понять язык в целом — уловить общий тон культурной системы, ее неоговариваемые оценочные установки и имплицитные ценности через действия, к которым они приводят.
В советской России, как сказал Александр Солженицын, литература была столь могущественна, что «могла ускорить историю»
Человек, которого называют цензором в одной системе, может действовать согласно таким правилам игры, которые будут совершенно недопустимы для цензора в другой
Где проходит черта между Кришной, заигрывающим с доярками, и недопустимым эротизмом в бенгальских книгах или между соцреализмом и «позднебуржуазной» литературой в коммунистической Восточной Германии?
