Я заражаюсь непрошибаемым похуизмом, и мне это нравится.
Может быть, я меняюсь к худшему. Может быть, к лучшему.
Потому что, возможно, худшее и есть лучшее, когда ты заходишь слишком далеко в своем падении.
А лепестки падают, осыпаются с циферблата, творя ковер из цветов, на который я лягу, позабыв обо всех бедах.
Обо всех моих бедах...
Я заражаюсь непрошибаемым пофигизмом, и мне это нравится.
– А что будет, если она проснется?
– Мы все там, Скриббл. У нее в голове, у мисс Хобарт. Весь Вирт. Понимаешь?
– Да, я понимаю.
– Сон – это для мертвых, – съязвила Мэнди. Один из ее девизов.
Я творил миры своим членом, кончая, как Господь в сперматоксикозе.
Уже простил.
Этот голос.
Этот голос Битла.
Говорящий: да
– Ты простишь меня, Битл? – спросил я, тихо-тихо, глядя на карту.
Отвали и сдохни. Только не дома, ладно?
Да уж, замечательный план. Замечательный, как дерьмо
