«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают»,
Я люблю только Лилю. Ко всем остальным я могу относиться хорошо или очень хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите — буду вас любить на втором месте?
Я не любила звонких людей — внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его — Маяковский — такая звучная и похожая на псевдоним, причем на пошлый псевдоним.
Вся поэзия казалась никчемной — писали не те, и не так, и не про то, а тут вдруг и тот, и так, и про то».
«Но где, любимая, где, моя милая, где — в песне! — любви моей изменил я?»
И это, конечно, усиливало его одиночество, когда он вечером возвращался в пустую квартиру на Гендриковом; где его встречала только бульдожка.
«Живя в одной квартире, мы все трое старались устраивать свою жизнь так, чтобы всегда ночевать дома, независимо от других отношений. Утро и вечер принадлежали нам, что бы ни происходило днем», — говорила она. Да, это то, о чем она писала ему в 1923 году. Маяковский ревновал, страдал, мрачнел.
что любишь и в расставании сам виноват…»
Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
Володя научил меня любить животных. Позднее в Пушкине на даче мы нашли под забором дворняжьего щенка. Володя подобрал его, он был до того грязен, что Володя нес его домой на вытянутой руке, чтобы не перескочили блохи. Дома мы его немедленно вымыли и напоили молоком до отвала. Живот стал такой толстый и тяжелый, что щенок терял равновесие и валился набок. Володя назвал его Щен. Выросла огромная красивая дворняга. Зимой 1919 года,
