Наш обоссанный, грязный, кашеобразный апрель — это что-то национальное, культурный пласт, визитная карточка. Тяжелый временной коридор, когда чистая зима уже сошла, а сухое лето еще не наступило, и страна барахтается в этом болоте, хватаясь то за одну, то за другую пошлость о солнышке, птичках и вот-вот-подснежниках
Читать что-то запрещенное оказалось в миллион раз увлекательнее
Иногда я спотыкаюсь и снова обращаюсь за помощью. Это нормально. Быть не идеальными — нормально. Быть любыми — нормально.
Аня вдруг отчетливо поняла, что из дома уехать невозможно. Можно сесть в поезд, отмотать сотни километров, но уехать нельзя.
У нас вначале гордости никакой, а потом сразу столько, что задохнуться можно. В этом вся женщина и есть.
Аня каждый раз думала, что выжить в лесу легче, чем в социуме.
Аня думала, каким же колоссальным должно оказаться море, чтобы оправдать эту плацкартную шизофрению.
Иногда люди — не просто люди. Иногда люди — это дороги, которые тебя ведут.
Находить незнакомые слова было еще одним Аниным любимым занятием. У нее была специальная тетрадка на пружинах, куда она выписывала из словаря Ожегова определения таких слов, как «гуттаперчевый», «одиозный» и «конформизм». Если на горизонте маячило свободное время, всегда можно было взять тетрадку и начать заучивать слова. Это часто уберегало Аню от основной проблемы — мыслей.
Аня съежилась и отвернулась к окну, где неприкаянная Россия мчалась мимо голыми елками и березами, вся выставленная напоказ, как душевная проститутка, с которой секс никакущий, но поговорить после — такой кайф: все равно что с мороза окунуться в горячую ванну.
