если я могу и люблю писать, почему бы мне не делать это? «Фига се, — ответила я мысли, — а так можно?»
«Можно, — продолжала упорно мысль, — ты просто не напрягайся и пиши». Но мой УМ (черт его подери) тут же встрял с вопросом «О чем писать?», идеи нет, ныл и хныкал ум, чтобы писать, дескать, нужна грандиозная идея. Чтобы, так сказать, в мир нести что-то полезное. Мысль приуныла и затаилась в углу сознания. Но не ушла.
И вот она я — в отпуске на Шри-Ланке, под шум океана сижу и пишу обо всем подряд, не зная, что из этого выйдет и выйдет ли.
Во мне сражаются ум и талант. Ум не признает талант и задвигает его в угол. Талант неуверенно топчется в углу и мечтает о сцене. Талант, я на твоей стороне, давай что-то сделаем с умом. Нам стоит объединиться.
Когда просто лежишь без мыслей в голове и будто проваливаешься внутрь себя.
Назови свой страх Гошей и посмотри, что выйдет. Может, он окажется на твоей стороне?
Мир, люди, Шри-Ланка, время — все протекает сквозь меня и утекает в небытие. Может, это и есть «жить моментом»? С пустой головой без мыслей, с сердцем, которое проживает эмоции и больше к ним не возвращается.
Единственная надежда — дорогу осилит идущий. Если я РЕАЛЬНО ХОЧУ, чтобы мои тексты люди читали и получали удовольствие, я нащупаю невидимый и тонкий канал связи с хорошими стихами и прозой.
Способность подолгу ничего не делать — талант или слабость? Я этого не умею и считаю это недоступным мне талантом.
Как измерить усталость? Устает больше кто: тот, кто «работает работу» по девять часов в день, или тот, у кого ответственность больше? Усталость — это вообще не выдумка ли?
Море — если бы оно разлилось над всем измученным, горестным, безразличным, усталым миром и смыло бы войну без следа.
В первый день на любом побережье я иду здороваться с морем. В последний — прощаюсь. Я, всю жизнь живущая далеко от большой воды, отношусь к ней как язычник к древнему богу: с поклонением, страхом и осторожным восторгом. Говорю с ним и понимаю, что ему все равно. Но не все равно мне: я прикасаюсь к большому и живому, и мои слова важны для меня самой: «Ах, какой же ты могучий!» Увожу восторг с собой в сухие степи; знаю, что тебе все равно, но люблю тебя — и твоё равнодушие.
В первый день на любом побережье я иду здороваться с морем. В последний — прощаюсь. Я, всю жизнь живущая далеко от большой воды, отношусь к ней как язычник к древнему богу: с поклонением, страхом и осторожным восторгом. Говорю с ним и понимаю, что ему все равно. Но не все равно мне: я прикасаюсь к большому и живому, и мои слова важны для меня самой: «Ах, какой же ты могучий!» Увожу восторг с собой в сухие степи; знаю, что тебе все равно, но люблю тебя — и твоё равнодушие.
