Я больше всего боялся чего-то подобного. Когда проснулся, а кругом ничего нет. Такой перманентный страх. И нельзя, как раньше.
Да, некоторые не прозреют. У свиньи так устроена анатомия, что она не способна поднять голову, не способна посмотреть на небо, она роется носом в грязи, жрет отходы, она не знает, что можно не жрать отходы, что можно по-другому. Такие свиньи не смогут прозреть, таким свиньям нам предложить нечего. Учитесь поднимать голову, учитесь смотреть вокруг, учитесь у тех, кто прозрел, кто несет вам настоящую цивилизацию, а не тот суррогат, которым вас кормят хозяева. Все они виновны, потому что позволили хозяевам их же руками построить это уродство.
Суть заблуждений в том-то и есть, что не знаешь, прав ты или нет.
Никто не помнит, как начиналось. И когда. Никто не может объяснить, почему, зачем, какова была последовательность событий, которые привели к последствиям. Никто никогда не сможет объяснить, почему все произошло именно таким образом. Но все всё помнят. Все помнят, как отключали электричество, как ничего больше не было, как человек говорил, что, несмотря на очевидное разрушение, потребуется сделать так, чтобы разрушение осуществилось, поскольку в противном случае его не удастся избежать.
Существование человека лишено всякого смысла, разрушение человека сакрализуется. Бедное, голое, двуногое. Беспомощная материя. Таких было много.
Один шотландец, обеспокоенный экологией, изготовил специальную герметичную камеру, в которую вместе с телом заливался гидроксид калия, где бывший человек разлагался менее чем за три часа. Шведы предлагали погружать останки в жидкий азот, замораживать, крошить, предварительно удалив влагу методом холодного испарения, после дезинфекции человекопыль помещалась в кукурузный крахмал, затем в землю, становилась полезным органическим удобрением.
Что тут скажешь, явно ничего не можем, не уверен, что раньше могли, но теперь точно, так получается, что предъявили результат, даже бетонное здание карточный домик, ждет подходящего порыва ветра, мы оказались внутри, пока не поняли, что ничего нельзя, остается смотреть со стороны, как все разрушается, привязали к креслу, закрепили голову перед экраном, привязали к спинке, смотри внимательно, там показывают тебя, твою квартиру, двор возле дома, трамвай, на котором ты ездил, выход из метро через дорогу от площади, каменное здание, в нем ты работал, там же ты разговаривал, пил кофе, спорил, задерживался, уходил при выключенном свете, прощаясь с чудаковатым охранником, улицу, по которой шел, кафе, где ужинал, угол здания, у которого закуривал, прячась от ветра, ничего из этого нет, теперь ничего не сделаешь, так решили, мне неинтересно смотреть в окно, в нем что-то другое, что я уже видел, ну и что, начиналось со злости, потом стало привычкой, ощущение распада или чего-то такого, это потом будет прошлым, хроникой, сейчас иначе и оттого болезненней, когда читаешь о том, что было, нельзя почувствовать, чтó было внутри, всегда факты, они ничего не объясняют, только проходят фоном, когда осуждаешь их, которые тогда допустили, не знаешь, что будут осуждать тебя, потому что допустил, когда ночью лает собака или играет музыка у соседей или слышно проезжающую вдалеке машину или кто-то разговаривает за стенкой или кричит ребенок или что-то сверлят или двигают мебель или что-то подобное, на самом деле не слышишь ничего, разве что потом помнишь свидетельства своего существования здесь, ничем не оправданного, никому не нужного, обусловленного необходимостью физического тела где-то присутствовать, чтобы не исчезнуть, всего-то, как если представить, что животное перевозят из открытого вольера в закрытый и обратно, или перегоняют коров по дороге, они куда-то послушно идут, пожалуй, так, можно больше не следить за тем, что происходит, не читать, но смотреть придется, и так каждый, кто не там, а здесь, или там, или здесь, неважно, потом подбираешь слова, чтобы выразить, но получается очередная банальность, хотя, казалось бы, это оттуда, изнутри, где как они допустили, вроде бы должен уметь сообщать, но нет, и так же, наверно, они тогда тоже сидели, говорили никому не нужную ерунду, потому что не могли заткнуться, им это было зачем-то нужно, остальным не нужно, а им почему-то да.
Innego końca świata nie będzie
Czesław Miłosz
Не мы решаем, мы прячемся. Одни решают, другие прячутся.
Ну, нет. Кто-то что-то по-прежнему делает.
Никто ничего не делает. Все лежат и ждут, кто-то вертикально, кто-то горизонтально. Но никто ничего существенного не делает.
