Страх быть травмированным избытком красоты не входит в принятую в русской культуре номенклатуру человеческих фобий
Свобода – да, конечно, это ценность, но свобода не ассоциировалась у нас с выбором. Свобода и тем более воля – это в первую очередь когда не мешают, не пристают, не заставляют. А выбор с его сомнениями, головной болью, с риском ошибки и последующих сожалений – что ж здесь особенно хорошего?
Теперь вместо плохая кожа скажут проблемная кожа. Такой позитивный взгляд на жизнь. Но вот когда я рассказывала об этом в “западной” аудитории, то несколько раз получала однотипную реакцию: “Ну надо же, а у нас теперь, наоборот, лучше не произносить слово problem, если не хочешь испортить себе карьеру. Теперь надо вместо problem говорить challenge”. To есть больше не стало проблем, а есть только вызовы. Это уже следующий этап – еще более лучезарный взгляд на жизнь, при котором даже неприятность рассматривается лишь как возможность проявить себя
“Грамматика есть бог ума.
Решает все за нас сама:
что проорем, а что прошепчем.
И времена пошли писать,
и будущее лезет вспять
и долго возится в прошедшем.
Глаголов русских толкотня
вконец заторкала меня,
и, рот внезапно открывая,
я знаю: не сдержать узду,
и сам не без сомненья жду,
куда-то вывезет кривая.
На перегное душ и книг
сам по себе живет язык,
и он переживет столетья.
В нем нашего – всего лишь вздох,
какой-то ах, какой-то ох,
два-три случайных междометья.
Но и здесь речь все-таки про любовь – чувство тоже в некотором роде святое.
Зря спасатели русского языка думают, что можно оградить его от тлетворного влияния чуждых идей, запретив те или иные заимствованные слова. Язык наш, как известно, правдив и свободен или, если угодно, празднословен и лукав, так что его на кривой козе не объедешь. Если ему нужно выразить какой-то смысл, будьте благонадежны: он его выразит, сколько слов ни вычеркни.
Если говорят: “Мне рядом с этим человеком комфортно”, то это, скорее всего, не про любовь.
Нам часто кажется, что язык состоит из слов и грамматики. На самом деле язык – это в первую очередь тончайший и мощнейший механизм фиксации, структурирования и трансляции смыслов. Мы тревожимся, что язык “засоряется” разного рода заимствованиями и жаргонизмами. А он вон как быстро и ловко управляется с этим сором!
А слово наш, когда его пишут на знамени, по-прежнему вызывает образ подавляющего большинства, которому нужен мир, желательно весь. В общем, обыкновенный нашизм.
язык – это в первую очередь тончайший и мощнейший механизм фиксации, структурирования и трансляции смыслов. Мы тревожимся, что язык “засоряется” разного рода заимствованиями и жаргонизмами. А он вон как быстро и ловко управляется с этим сором! Слово гаджет, возможно, скоро снова канет в небытие. Но тот неповторимый сплав смыслов, материальным носителем которого оно сейчас служит, – он уже попал в наше сознание.
