А потом мне сказали: «Смирись, ее больше нет». Я сидел на песке. Не поверилось. Ты жива. «Смерти нет, но есть что-то другое», — скрипел причал. «Да, жива, я не видел ее», — подтвердил мертвец.
забыть невозможно тот город, где ты жила, я любил его сильно, поскольку любил тебя. Мое имя Никто. Или Некто. Решай сама. Потерявший рассудок, искал тебя в каждом сне.
Стекают горлом водосточных труб все небеса, свинцовые, как гири. И ты пока настолько мал и глуп, чтоб оценить масштаб драматургии, чтоб оценить, как полон твой стакан, и реквизит, что древний, словно ящер. Сентябрьский ветер — трикстер, шут, аркан — нашептывает: «Ты ненастоящий».
Но трамвай, рассыпая блестки, заприметил — ну что с того? — человека на перекрестке, не успевшего на него. Понимаешь, какая драма? Расстилался над крышей смог. Дурачок умел только прямо, развернуться никак не мог. Всё по графику, всё по сроку, всё по пунктикам, — это жизнь. Начертили тебе дорогу — непременно ее держись.
«За нас радей. И особо за тех, кто за каждую смерть в ответе, кто в любом непохожем способен найти врага».
Жили-были, запирали двери, свет гасили, слушали прибой. Где бы ты во что бы ты ни верил, сказка не закончится тобой. Собирая жизнь по закоулкам, собирая смерть по уголкам, скачет в небе вещая каурка, стряхивает в вечность седока.
Жили-были, спали-ночевали. Пили хмель, сидели у плетня. Оставляли сны на сеновале в дар сверчкам, мышатам и теням. Плакали, не знали, что в финале. Да и есть ли он вообще — финал? Даже никого не проклинали, даже их никто не проклинал.
Дурачок умел только прямо, развернуться никак не мог. Всё по графику, всё по сроку, всё по пунктикам, — это жизнь. Начертили тебе дорогу — непременно ее держись.
Где бы ты во что бы ты ни верил, сказка не закончится тобой. Собирая жизнь по закоулкам, собирая смерть по уголкам, скачет в небе вещая каурка, стряхивает в вечность седока.
