Господи, за что же ты так испытываешь меня?
Один стакан должно, два можно, три осторожно, далее безбожно.
Фотографов пятеро! Извозчиков сто двадцать штук. Портные, модистки, картузники, колбасников трое; есть даже каретник и шубник. А еще двести
одиннадцать свиней и двести сорок семь коз...
Ум о-го-
го! Мне бы такой на восьмом десятке... ежели доживу. Ходячий Брокгауз с
Ефроном.
Наружность у него больно приметная: брови черные, а усы седые. И здесь (артельщик ткнул себя пальцем в левую
скулу) следы бывшего кожного страдания.
– Уж не знаешь, чем вас награждать, – желчно произнес Столыпин. – Все
ордена собрал. Таких запонок нет?
– Нет, ваше высокопревосходительство.
– Это за маниака.
– Благодарю!
Люди всегда одинаковы, — вступился за население Лыков. — Десять процентов герои, десять — злодеи, остальные ни то ни сё.
Лыков был верующий человек русского пошиба. Он неохотно посещал храм, все больше по обязанности те молебны, куда должны ходить чиновники его ранга. Не соблюдал посты. Пропускал исповеди. Но при этом верил в Бога по-народному, не сильно задумываясь. Теперь Алексею Николаевичу только и оставалось, что ждать и надеяться.
