На площади Чистосердечного Раскаяния вокруг эшафота, где днем совершались публичные казни, дети водили хороводы.
Словно капли в тумане — мы были, нас нет,
Словно деньги в кармане — мы были, нас нет,
Нас никто не поймает, нам никто не поверит,
Нас никто не обманет — мы были, нас нет…
парадов: приму, терцию, круговую секунду.
По одной из труб не спеша прошлась крыса. Матерый, жирнющий пацюк, король объедков, средоточие бешеной наглости. Хвост, голый и розовый, волочился за крысой, как пропившийся в пух и прах воришка — за портовой шлюхой.
Серп луны, успев чуточку пополнеть, хитро ухмылялся с Овала Небес, усыпанного блестками звезд гуще, чем мордашка лейб-фаворитки. Теплая летняя ночь ласково приняла мир в свои объятия. Таинственно шелестели кусты дружинника и лисотрава. В ветвях путался легкий ветерок, овевая лица друзей
Он был мудрым человеком, Эрнест Ривердейл, мудрым, а главное, деликатным.
Редкое качество для близкого родственника.
А для родственника преклонных годов — редкое вдвойне.
