- Прохожий! Это улица Жуковского?
Смотрит, как смотрит дитя на скелет, глаза вот такие, старается мимо.
«Она - Маяковского тысячи лет: он здесь застрелился у двери любимой». Кто, я застрелился? Такое загнут! Блестящую радость, сердце, вычекань! Окну лечу. Небес привычка.
вы зажигаете костер из сокровищ знаний и книг!
Все вы, люди, лишь бубенцы на колпаке у бога.
ведь я горящий булыжник дум ем
Петлей на шею луч накинь! Сплетусь в палящем лете я! Гремят на мне наручники, любви тысячелетия… Погибнет все. Сойдет на нет. И тот, кто жизнью движет, последний луч над тьмой планет из солнц последних выжжет. И только боль моя острей - стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви.
И снова стою онемелый и вкопанный. Гуляк полуночных толпа раскололась, почти что чувствую запах кожи, почти что дыханье, почти что голос, я думаю - призрак, он взял, да и ожил.
Рванулась, вышла из воздуха уз она. Ей мало - одна! - раскинулась в шествие. Ожившее сердце шарахнулось грузно. Я снова земными мученьями узнан. Да здравствует - снова! - мое сумасшествие!
Я счет не веду неделям. Мы, хранимые в рамах времен, мы любовь на дни не делим, не меняем любимых имен.
Я бы всех в любви моей выкупал, да в дома обнесен океан ее!
Загнанный в земной загон, влеку дневное иго я. А на мозгах верхом «Закон», на сердце цепь - «Религия».
Это я сердце флагом поднял. Небывалое чудо двадцатого века!
И отхлынули паломники от гроба господня. Опустела правоверными древняя Мекка.
