До Сарафанове я три километра брела пешком через поля. Приехала на автобусе. Машиной своей решила не пользоваться вообще. Меня никто не засек.
– Веревки вы оставляли на месте убийств. А бита где? – спросил полковник Гущин.
– Там, – Тамара сделал неопределенный жест рукой и… улыбнулась ему. Почти нежно.
Клавдий Мамонтов вспомнил, как Гущин сказал, что они не найдут при обыске у нее никаких улик – ни гербариев борщевика, ни его сока, ни фломастера. Ни биты… Она от всего избавилась. Она
Лева Кантемиров отпихнул Мамонтова от себя с неожиданной силой и рванулся из воды.
Дверь приоткрылась, он забрал бутылку отравленного коньяка.
Он вел себя нарочито беспечно, стараясь не заронить семя подозрений в душу той, с кем коротал ночь в пустом доме.
В это время Макар в дальнем конце обширного участка уже перелез через забор и мчался к даче.
Англии, в графстве Суррей и в клубах
– Спасибо, – полковник Гущин, вдохновленный речью, на секунду прервался. – Только мне жевать больно.
Когда у меня появятся выводы дерматолога, я вашего Леву сам буду допрашивать.
– Да, утопленник все же, – согласился полковник Гущин. – Под конвоем.
Не встречался он лично с ней еще, а пора им пересечься…
Он наклонился над телефоном Макара, где появился крупный план фото Искры Кантемировой.
