И лишь в конце, когда уже было ясно, что все получилось, в почти готовое здание начали привозить на экскурсии важных иностранцев — как архитекторов, включая Алвара Аалто и создателя Бразилиа Лусио Косту, так и других знаменитостей, например Жана-Поля Сартра и Симону де Бовуар. Те выражали подобающий восторг как архитектурой (во всяком случае, удивительным фактом, что советская архитектура успела так быстро и так сильно измениться со сталинских времен), так и программой — подобных дворцов для детей, полностью свободных от коммерческого элемента, в мире не строилось.
интересно только за границу. А тем, кому это недоступно (то есть — абсолютному большинству), остается лишь путешествие вглубь себя в известной компании.
Купание в черте города было привычным делом, а открытые бассейны стали частью хрущёвского плана по повышению рождаемости, так что острота этого противопоставления связана только с тем, что раньше место бассейна занимал храм Христа Спасителя (а многим набожным москвичам еще долго казалось, что поднимающийся над водою пар образует его силуэт).
«Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик».
Большой театр стал главным театром страны, Кремлёвский Дворец съездов[5] превратился в его филиал, а «Лебединое озеро» — в символ государственной скорби по случаю смерти очередного генсека.
Кто мог себе позволить, шел в ресторан, кто не мог — в совмещенную с ним столовую, где торговали вином в розлив с конфетой «Стратосфера» на закуску.
«Я знаю их, я их калькировал / Для бань, для стадиона в Кировске!» — узнавал один из студентов Архитектурного института флорентийские палаццо.
В итоге Дворец Советов не построили совсем, а Дворец молодёжи появился настолько поздно, что утратил сколько-нибудь внятный смысл.
Теснота не была проблемой для большинства новоселов, но нельзя было допустить, чтобы они тащили за собой привычки и скарб из бараков, подвалов и коммуналок.
Снесен кинотеатр «Звёздный», вместе с 37 другими ставший жертвой программы, лицемерно названной «реконструкцией советских кинотеатров под районные центры», но заключающейся в уничтожении целого пласта модернистского наследия.
