— Так ты приходи! — в третий раз попросил Сениста, и в третий раз Сазонка торопливо ответил:
— Приду, приду, ты не бойся. Еще бы не прийти, конечно прийду.
И снова они замолчали. Сениста лежал на спине, до подбородка укрытый серым больничным одеялом,
Сазонка был солидным мастером и пьяницей
Как вековечная мать, земля принимала в свои объятия грешного сына и теплом, любовью и надеждой поила его страдающее сердце.
вековечная мать, земля принимала в свои объятия грешного сына и теплом, любовью и надеждой поила его страдающее сердце.
С утра окно находилось в тени, и в разошедшиеся пазы тянуло холодком, но к полудню солнце прорезывало узенькую желтую полоску, в которой светящимися точками играла приподнятая пыль. А через полчаса уже весь подоконник с набросанными на него обрезками материй и ножницами горел ослепительным светом, и становилось так жарко, что нужно было, как летом, распахнуть окно. И вместе с волной свежего, крепкого воздуха, пропитанного запахом преющего навоза, подсыхающей грязи и распускающихся почек, в окно влетала шальная еще слабосильная муха и проносился разноголосый шум улицы.
Гривенник была та сумма, которую обещал дед самому Мишке, и выше ее не шло его представление о человеческом счастье
Милый! Да разве мы не люди?
снова стал мальчиком, больным и страдающим, и снова стало жаль его
Подходила пасха и портновской работы было так много, что только один раз в воскресенье Сазонке удалось напиться, да и то не допьяна
работы было так много, что только один раз в воскресенье Сазонке удалось напиться, да и то не допьяна
