Правду о жизни в семье с тремя детьми я, вторая по счету дочь, открыла еще в нежном возрасте и к двадцати годам в полной мере смирилась с этим печальным знанием. Первенец – это материнская гордость, воплощение амбиций, надежда на безбедную старость. Младший – неожиданная радость в то паршивое время, когда в семейных буднях остается одно удовольствие: потрепать нервы дражайшему супругу. А средний ребенок – прости пресвятой Йори – запасной.
Где только матушка меня не забывала! В шесть лет случайно оставила на весенней ярмарке в компании карамельного яблока на палочке. Во втором классе гимназии нечаянно запамятовала, что отправила на экскурсию в заповедник магических существ, и страшно удивилась, обнаружив на пороге за руку со взбешенной преподавательницей. На первом курсе в родительский день посетила какую-то другую академию и жутко обиделась за то, что я не появилась.
Вроде девица как девица, ничего особенного: рыжая, конопатая, худая. А как начала плести чары, так все дар речи потеряли. Ни одного заклятия не пропустила, еще королевского мага к стене припечатала
Настроение было утреннее: невыносимо паршивое, когда казалось сложным сосуществовать даже с собственным отражением в зеркале.
– Тебе нравится клубника, кисуля?
– Мне не нравятся кошки. Чесаться начинаю, – сухо намекнула я, что ласково-неопределенное прозвище прозвучало несколько неуместно.
– Или предпочитаешь шоколад, рыбка? – исправился он.
– Немая?
– Птичка, – предложил Хэллрой.
– Безмозглая?
– Зайка.
– Ушастая, – не задумываясь, прокомментировала я. Если мы дойдем до лягушонка, то ему тоже придется проквакать пару часов.
– Вам полностью или только щупальца? – деловито поинтересовался он, забирая тарелку.
– Полностью, – подсказала я.
– Осьминога довольно сложно разделать, – попытался настоять слуга.
– Где вы видели, чтобы домашних питомцев разделывали, жестокий человек?
Нет, постойте! Вы говорили про съедобные гренки! Где они?! Отдайте немедленно мои гренки! Я скормлю их осьминогу, и тогда мы договоримся, чтобы он по-дружески придушил инкуба.
Ладно, Хэллрой Торстен, живи пока. Так и быть, не стану запихивать тебе в глотку живого осьминога. Возьмем с собой в замок и подарим Нестору в качестве домашнего питомца. Глядишь, проникнется и заведет потом целый аквариум разных морских гадов, а бедняжку Ферди наконец с миром отпустит на тот свет.
– Хочешь достойное погребение – подготовь его сама. Иначе похоронят в ящике и в белых тапках.
– А чем плохи белые тапки? – осторожно уточнила я, с трудом сдерживая нервный смешок. Ничего безумнее в своей жизни не обсуждала!
– Милочка, тебе явно недостает опыта, – неодобрительно поцокала она языком.
– Точно не в похоронных делах.
– Настоящая ведьма ляжет в гроб только в черных туфлях с каблуками! – отрезала она.
– Видимо, туфли уже ждут своего часа… – пробормотала я себе под нос, разглаживая в руках нежный кусочек бархатной ткани.
– Более того, погребальная речь тоже написана. Пусть читают по бумажке, иначе примутся благодарить, а не скорбеть.
– Смотрю, у вас теплые отношения с родственниками, – с иронией заметила я.
– Обычные, – сухо ответствовала она. – Верховная ведьма так не желала лежать в соседнем саркофаге, что не забыла в завещании указать, в каком углу погоста меня похоронить. И раз я вынуждена смириться с посмертной ссылкой, то никто не запретит уйти в эту ссылку с фанфарами.
– Вы хотите, чтобы на прощании трубили фанфары?!
– Вообще-то, я уже оплатила приезд королевского оркестра. В полном составе, – многозначительно добавила она.
– Вы не представляете, как усовершенствовали чары от тараканов, тетушка Брунгильда.
– Ты права: не представляю. Можешь называть меня госпожа Торстен.
Хорошо не предложила называть «госпожа декан».
– Конечно, тетушка Брунгильда.
– Декан Торстен, – немедленно оговорилась она.
– Как скажете, тетушка декан.
Мы обменялись милыми, ядовитыми улыбками.
Вот и я говорю, что вечность сижу в четырех стенах, – усмехнулся он. – Скоро от скуки впаду в летаргический сон.
