— Каждое утро, пока не помрешь и тебя не закопают в землю, тебе придется принимать это решение. — Константайн сидела так близко, что я могла разглядеть поры на ее черной коже. — Тебе придется спрашивать себя: «Собираюсь ли я поверить в то, что сегодня эти дураки скажут обо мне?»
Уродство живет внутри. Быть уродом значит быть гадким, злым человеком. Ты что, из таких?
Только мне позволено жаловаться на нее. Но берегись любой, кто посмеет дурно отозваться о ней в моем присутствии, если, конечно, она и не его мать тоже.
Если человек улыбался и говорил: «Я слышал, там у вас чудесно», я отвечала: «Мой родной город занимает третье место в стране по тяжким преступлениям и убийствам». Если человек замечал: «Боже, вы, должно быть, рады, что выбрались оттуда», я мгновенно ощетинив ал ась и заявляла: «С чего вы взяли? Там чудесно».
Вот что я люблю в Эйбилин – она может взять самую сложную проблему и упаковать ее так просто и аккуратно, что та легко поместится в карман.
Не знаю, что сказать ей в ответ. Я все понимаю, но молчу. И понимаю, что она тоже не может сказать то, что хочет. И это так странно, потому что никто ничего не говорит, но мы все-таки умудряемся вести разговор.
Боже, день начал гнить с утра.
Хочется закричать так громко, чтобы Малышка услышала меня, что грязь – она не в цвете кожи, а зараза – не в негритянской части города.
Нет более сложной темы для писателя с Юга, нем чувство привязанности, возникающее между черными и белыми в неравноправном мире сегрегации. В силу неискренности, царящей в обществе, любые эмоции вызывают подозрения, и невозможно до конца понять – то, что происходит между двумя людьми, является искренним чувством, или просто жалостью, или проявлением прагматизма.
Просто рядом был человек, для которого ты важнее и лучше всех, – даже если собственная мать беснуется от того, что ты неприлично долговязая, кудрявая и нескладная. Человек, в глазах которого читаешь: «А мне ты нравишься».
