И Пушкин — вы помните — в ссылке бывал,
И Бродский сидел, тунеядец...
Но судей Лимонов приводит в экстаз:
Всех прочих уделал Лимонов!
Писателей брали в России не раз,
Но брали, увы, без ОМОНов.
Должно быть, Лимонов — писатель крутой,
Не зря он попал на скрижали!
Зато уж Толстой — это полный отстой:
Его никогда не сажали.
Уж как он хотел посидеть, говорят,
Уж как он того добивался —
А все ж не попал в этот доблестный ряд,
Тогда как Лимонов — прорвался.
И ты не в обиде, российская власть,
И вы, доносители-шкуры:
Когда вам еще доведется попасть
В историю литературы
Отечество мое, как идиота,
Приходится спасать сто раз на дню.
Лужков — супруг своей жены,
Он муж Батуриной Елены,
И все Батурины страны —
Его семьи огромной члены!
Никто доселе не раздул
Разоблачения такого!
Мне кнопку бросили на стул,
И это происки Лужкова!
Отечество мое, как идиота,
Приходится спасать сто раз на дню.
Здесь есть одним спасателям работа —
Все прочие давно пошли ко дну.
ПОДАВИВШИЕСЯ ЛИМОНОМ
Июль 2002. Суд над Лимоновым.
Отечество судит писателя вновь,
Причем на закрытом процессе.
Писательство портит и нервы, и кровь.
Оно из опасных профессий.
Состряпанных белыми нитками дел
Немало в российских анналах:
Сидел Чернышевский, и Горький сидел —
Поэтому мир и узнал их.
Сидел Достоевский, и — горе уму! —
Бывал Грибоед под арестом.
Под стражей Тургенев задумал «Муму»,
Что стала его манифестом.
Кобылин сидел, и сидел Мандельштам,
Клеймивший опричников смело:
Он встретить бы мог и Шаламова там —
Писателей много сидело.
Российский Парнас — это смрадный подвал,
Россия — страна неуря
Может быть, зарифмованная реальность приятней, эстетичней обыкновенной.
И мы признаться вам должны,
Что доигрались до упора
В развале собственной страны.
Старик забыл, где выход из сортира,
ХИЛЬ-РОБЛЕС (робко):
А это... кто висит на ветке?
ВЛАДИМИР КАЛАМАНОВ (дружески):
А... это слива. Сорт такой.
как справедливо писал Слуцкий, поэзия делает интересным даже то, что в прозе уже категорически не звучит.
