У меня много недостатков. Я несерьезная, безответственная и нетерпеливая, мама иногда называет меня инертной, а папа, если ругается, – капризной и избалованной. Я постоянно опаздываю на встречи и бываю очень рассеянной, а между сладким утренним сном и оздоровительной пробежкой всегда выбираю сон. Я терпеть не могу диеты, дедлайны, распорядки дня и любые формы насилия над собой и своим организмом. Моему характеру не хватает твердости, а духу – смелости. И мне действительно очень нужно, чтобы меня все любили. Но не ради самовозвышения и не по причине нарциссизма, а потому, мне кажется, что только когда меня любят, мир обретает гармонию и порядок.
У меня много недостатков. Я несерьезная, безответственная и нетерпеливая, мама иногда называет меня инертной, а папа, если ругается, – капризной и избалованной. Я постоянно опаздываю на встречи и бываю очень рассеянной, а между сладким утренним сном и оздоровительной пробежкой всегда выбираю сон. Я терпеть не могу диеты, дедлайны, распорядки дня и любые формы насилия над собой и своим организмом. Моему характеру не хватает твердости, а духу – смелости. И мне действительно очень нужно, чтобы меня все любили. Но не ради самовозвышения и не по причине нарциссизма, а потому, мне кажется, что только когда меня любят, мир обретает гармонию и порядок.
Просто дружить я умела лучше, чем любить, и даже когда Ксюша избавила меня от глупой клятвы, никак не могла освободиться от нее. Да и Кирилл, напирая своим вниманием и признаниями, этому мало способствовал. Где уж тут разобраться в себе? Но теперь… теперь все изменилось, и мои чувства к нему стали совсем другими. Вкус его поцелуев и то, как сидит на нем футболка, и даже то, что он нашел Фламинго и спас котенка, стало не таким важным, как его несокрушимая преданность. Он единственный, кто не обвинял меня ни в чем и не собирался заставлять страдать. И пускай ему не нравилось красное платье и он контролировал переписку Гудвина, делал это Кирилл, чтобы защитить меня. Мартов никогда не домогался меня, хотя и считал, что я создана для любви, и был со мной честен, зная, что в его интересах выгод
«Когда в мире узнают, что прекрасное – прекрасно, тотчас появляется уродство.
Когда в мире узнают, что доброе – добро, появляется зло».
Когда живешь в полном благополучии и комфорте, когда тебе нравится твоя жизнь и не хочется ничего менять, очень страшно вдруг осознать, что все это может однажды закончиться, так страшно, что пугаешься даже собственной тени.
Малышами мы читаем или смотрим сказки и боимся злодеев, потому что бояться ужасного естественно. Однако осознание собственной смертности – это тебе не задачка про маршрутку. Одно дело знать и совсем другое – понять.
Я раскладывала кусочки семги на подготовленные Ксюшей заготовки и думала о том, что наши с ней семьи – мужья и дети – тоже обязательно будут дружить, ведь когда все вместе заодно, любые внешние неприятности остаются за входной дверью и перестают иметь значение. Я, конечно же, не знала обо всех маминых и папиных проблемах и уж тем более о проблемах тети Ларисы, дяди Сережи и Альбины, а они не знали о моих, но, когда мы вот так что-то делали сообща, неизменно возникала та самая детская уверенность, что никаких проблем у меня нет.
Все, о чем ты говоришь, относится к разумному, логичному и рациональному, пусть даже ты говоришь о волшебных камнях, твои рассуждения продуманы до мелочей. Как если бы, слушая музыку, ты разбирал ее до нот, обнаруживал схожие с другой композицией аккорды, вникал в глубокомысленность текстов, искал рифму, рассуждал о ее жанре или голосе исполнителя. Но музыка на то и музыка, что воспринимать ее нужно не мозгами, а сердцем. Понимаешь? Во всей ее полноте. И если я люблю какую-то песню, то люблю я ее такой, какая она есть, ни о чем не раздумывая и ничего не анализируя. А если не люблю, то не люблю всю целиком. Нет, я могу пойти твоим путем и разобрать ее на составляющие, но это будет другое, потому что главное – чувства. Ты не сказал о них ни слова, но во всем, что я испытываю, сталкиваясь с теми или иными проявлениями мира, первым рождается переживание, голая эмоция или ощущение, тревога, волнение, страх, радость, симпатия, удивление – то, что не имеет никаких частиц в принципе.
«Наблюдая – создавай» – вот про что говорил твой Фламинго. Черт! Сейчас скажу кое-что ненаучное, но когда-нибудь этому найдется разумное объяснение. Взять хотя бы эти стеклышки. – Он кивнул на альбом. – Мистики, глядя через них, видят то, что ожидают. Их внутренний наблюдатель настроен таким образом, что энергия их убежденности на выходе приобретает свойство реальности. Если по-простому, то с тобой происходит то, чего ты ждешь. И это нельзя считать выдумкой или неправдой, потому что для них оно в итоге существует. Теперь попробуй сложить это с тем, что я наболтал тебе про интуитивную динамику.
В настоящей любви нет места ненависти, а я люблю тебя по-настоящему.
Школьная любовь как заноза, – сказала как-то Ксюшина мама, – засядет и нарывает потом»
А на улице теплынь и свобода! Никаких дурацких экзаменов, математики и Ивана Сергеевича. Не было прячущей, словно от стыда, глаза Ксюши и зловещей тревожности.
Только умопомрачительной голубизны небо, веселые детские голоса, мои легкие, наполняющиеся каждым глотком этой весны с растворившейся в ней прекрасной безмятежностью прошедших школьных лет.
И если бы можно было останавливать время, то я, наверное, остановила бы его именно в этот момент, когда среди всевозможных дурацких ощущений я вдруг уловила предчувствие счастья
