— Вот, — лёгкий взмах изящных рук, заключённых в короткие серебряные наручи и тягучий винный бархат рукавов, и на шею князя ласково упал персиковый платок, Рея ласково его повязала, запрятала концы под ворот тёмно-зелёного кафтана, похлопала Галена по груди. — Пусть он греет тебя!
— Это… — князь нежно смотрит в багряные глаза жены, — чудесный дар… — он легонько коснулся платка рукой. — Буду носить его в холода, не снимая!
Улыбка. Двух сердец.
* * *
Ганнибал держит в руках платок:
— Это… он?
Крапивка легонько кивает, роняет негромко:
— Да.
— Как, откуда?… — Вересовый князь медленно касается пальцами ткани, вспоминая прикосновения и ощущение тепла рук жены.
— Она отдала.
— Когда?! — Ганнибал вскинул голову и вцепился взглядом в глаза змийки.
— М-м-м, недавно…
Сердце сжалось и пропустило несколько ударов. Ощущение чего-то очень близкого и в то же время недосягаемо далёкого сдавило грудь. Князь нежно сжал платок:
— Как?!…
— Она пришла сюда и оставила его здесь. Сказала, для тебя.
Ганнибал низко склонил голову, седые пряди закрыли его лицо:
— Могу ли я… поговорить с ней, увидеть её?
— Нет. Не сейчас. Вы в разных мирах, и тебе к ней доступа нет.
— Это потому что… я не человек?
Крапивка промолчала.
Князь нежно приобнял ладонями платок, замер. И лёгким движением накинул на шею, аккуратно повязал и спрятал концы под ворот камзола. Платок идеально сокрыл эльфийские руны-шрамы на шее.
Крапивка одобряюще кивнула:
— Привыкай! Ты же князь, а не деревенщина! Никто не лишал тебя титула, ты был Вересовым князем, им и остался.
Зароптал осиротелый Лес. И взвыл под ударами топоров. Истекая янтарной кровью, склоняли головы дерева к стенам, которые когда-то родились под их сенью, как в колыбели. И поднял главу ещё выше величественный белый замок Цаг-Айхе.
— Ты так сказал, вспоминая лысую гору, м-м-м?
— Да. Даже ещё не испив из Твоего источника, я чувствую, как много люди на земле разрушают. Разрушают друг друга. Самих себя…
— И это говоришь ты, столь многих убивший и забравший, хотя даже недели с твоего возвращения не истекло?
— Да, — Лекарь сдвинул брови, — и именно поэтому я настолько остро чувствую, — он положил ладонь на грудь, — как важно… беречь жизнь. Любую. Боги, как бы я хотел их не убивать…
«Звёзды — гаснут, река времени — течёт,
А Ты стоишь. И хранишь тех,
Кто жизни на земле не бережёт».
Мне не нужен прежний Верховный Хранитель. Мне нужен защитник, певец и глашатай. Мне нужен ты.
Всё, что Ганнибал мог дать ему, это нежность. Человек подвинулся к ребёнку, взял на руки, облитые чёрной кровью, сел, положив его на колени и качая. Лекарь улыбался в проясневшие глубокие глаза младенца, ласково гладил маленький лоб.
Ребёнок закричал, отчаянно возмущаясь тому, что хладная Костлявая тянет к нему свои пальцы. Он хотел жить.
— Ш-ш-ш-ш, не бойся… — Ганнибал прижал крохотное существо к груди, баюкая и качая. — Ты не один, я с тобой… — Лекарь посмотрел в пустоту, в которой, он знал, стояла Смерть. — Ты уйдёшь легко, малыш, — воркуя, старый князь, раздвинул тряпьё и положил на поражённую тёмными разводами грудь указательный и средний пальцы. — Ты заснёшь… Засыпай… — на нежную улыбку Лекаря успокоившийся ребёнок ответил бессмысленной счастливой улыбкой. Глазёнки его сузились в ощущаемой радости и беззвучном смехе. Ганнибал стянул тряпьё с крохотного тельца, обнял его чёрными руками за серую сухую кожу, прижал к себе, снова положил пальцы на щуплую грудь. — Всё хорошо… — Лекарь грел его своим теплом, оберегая от Смерти и одновременно отдавая ей — легко и незаметно. — Спи… спи… не грусти… — Ганнибал чувствовал, как жизнь уходит из маленького тела, но ребёнку, он знал, было спокойно и тепло. Он действительно заснул. Мальчик. Последний аккорд.
Славный добрый Уилл, съесть бы тебя…
Может быть, люди зачастую и становятся чудовищами, потому что хотят наказать себя?
— Неплохо, неплохо! Более чем! Обычно пользующихся нашими средствами перемещения выворачивает наизнанку по прибытии!
Лекарь выпрямился, взъерошенный и с несколькими корешками в волосах:
— Надеюсь, это образное выражение?
— Разумеется!
