Людей бы, по-людски бы чего-нибудь:
Зачиврел, зачерствел Барыба, оброс, почернел
От белизны этой и от страха слегка затошнило. Ахнули куда-то все слова: ни одного.
может, и дикий, может, и страшный, а все же лад.
Уж и правда: углы. Не зря прозвали его утюгом ребята-уездники. Тяжкие железные челюсти, широченный, четырехугольный рот и узенький лоб: как есть утюг, носиком кверху. Да и весь-то Барыба какой-то широкий, громоздкий, громыхающий, весь из жестких прямых и углов.
походить бы еще по солнцу в новом кителе, и чтобы все козыряли. "Эх, хорошо жить на свете! И дурак же — чуть-чуть было не отказался".
Какой-то вот комарик маленький, мураш, залез в нутро и елозит там, и елозит, и никак его не поймать, не раздавить.
Ложился спать Барыба и думал:
"Завтра вечером. Значит, еще целый день до суда. Захочу вот, пойду и откажусь. Сам себе господин".
Тяжкие железные челюсти, широченный, четырехугольный рот и узенький лоб: как есть утюг, носиком кверху. Да и весь-то Барыба какой-то широкий, громоздкий, громыхающий, весь из жестких прямых и углов. Но так одно к одному пригнано, что из нескладных кусков как будто и лад какой-то выходит: может, и дикий, может, и страшный, а все же лад.
Мне вот свидетели нужны. Вид-то у вас внушительный, годитесь как будто.
вроде помощник мой: я вот шью, говорю — а он слушает.
